“При такой гиперинфляции невозможно давать ссуды в общепринятом смысле, — сказал он. — Мы занимались операциями более спекулятивного характера, это правда. Иначе выжить было невозможно. Настоящего промышленного производства не было. Кому давать кредиты? Получившие их на следующий же день объявили бы о банкротстве”.
Молодые российские банкиры стремились разбогатеть и одновременно становились могильщиками советской социалистической идеологии. Социалисты с презрением относились к финансовым махинациям как к проявлению алчности. В советской социалистической экономике главенствующее положение занимали производство и промышленность, а деньги были всего лишь средством достижения более важной цели — выполнения плана. Однако то, что делал Смоленский, не имело к плану никакого отношения. Это были финансовые операции в чистом виде, странное и абсолютно чуждое занятие для старшего поколения советских руководителей предприятий, чиновников, сотрудников КГБ. Они не приняли новый мир капитализма, потому что не могли перебороть себя. Энергичный Смоленский и его сотрудники, занимавшиеся валютными операциями, с легкостью оставили старую гвардию позади.
В последние два года существования Советского Союза валютные сделки по-прежнему строго контролировались — в теории. Сотрудникам Смоленского, занимавшимся спекулятивными сделками с валютой, приходилось действовать быстро и незаметно. К началу 1990-х Госбанк выдал коммерческим банкам всего две лицензии на осуществление ограниченных валютных сделок, и банки сообщали властям лишь о некоторых из них
{27}.В 1990 году Джоэл Хеллман, докторант Колумбийского университета, собиравший материалы для диссертации о новых российских банкирах, посетил Смоленского. Хеллман узнал, что, по мнению многих банкиров и служащих Госбанка, незаконные валютные сделки приобрели массовый характер и вышли из-под контроля властей. Госбанк, который когда-то полностью контролировал деньги и кредиты, в новой ситуации чувствовал себя все менее уверенно. По словам Хеллмана, Госбанк часто грозил оштрафовать непокорные банки или заморозить их счета (в частности, наложил на Смоленского штраф в размере 14 миллионов долларов). Но владельцы коммерческих банков вели себя бесцеремонно. “Наш банк опережает события. Мы что-то делаем, а потом получаем официальное разрешение. Мы не можем ждать разрешения, а потом действовать”, — рассказывал Смоленский Хеллману
{28}.Хеллман вспоминал, что, когда он впервые встретился со Смоленским, его поразили заново отремонтированные в европейском стиле помещения банка с роскошными диванами. Все вице-президенты банка Смоленского носили костюмы от “Армани”. Позже Смоленский сказал мне, что он делал это намеренно. Молодые вице-президенты не покупали костюмы сами. Из поездок в Европу Смоленский всегда привозил в Москву в своем чемодане два костюма, две рубашки, два галстука и отдавал их своим молодым вице-президентам, чтобы они выглядели как преуспевающие западные банкиры.
Капитал Смоленского был небольшим, а сделки, которые он заключал, хранились в секрете. Он не публиковал периодических финансовых отчетов, а если бы и делал это, то они вряд ли соответствовали бы истине. К числу ранних активов Смоленского относилась “рукопись”, посвященная банковскому делу, якобы написанная им и оцененная им в 200 миллионов рублей. Смоленский сказал, что он просто записал все, что узнал, и назначил этому документу высокую цену. “Это было просто описание созданной мною системы, — сказал он, — того, как она работает”.
Пожалуйста! Вот вам и капитал!
Смоленский участвовал также в системе совместного владения, созданной им с некоторыми другими ранними коммерческими банками. Его банк входил в долю при создании других банков, а те, в свою очередь, приобретали акции его банка, благодаря этому трюку стоимость каждого из банков резко увеличивалась, подобно тому как стоимость банка Смоленского увеличилась благодаря его “ценной” рукописи. Конечно, стоимость росла только на бумаге, но владельцы новых коммерческих банков, процветавших в мире вымысла и иллюзий, часто пользовались приемами такого рода.