Олимп

Настала тишина. Маленький европеец прислушался к шуму реактивных двигателей, к шипению кислорода, текущего по трубкам и сквозь вентиляторы, к помехам на опустевших линиях.

В конце концов гигантский краб проговорил:

– Помнишь, я разглагольствовал на борту «Королевы Мэб» о великих творцах, сингулярностях человеческого гения, способных творить новые реальности? Ну или создавать универсальные Брано-ходы между мирами?

– Ещё бы такое забыть. Мы все решили, что ты пошутил.

– Вовсе нет, – прогрохотал иониец. – Мой интерес к людям в итоге сосредоточился на писателях двадцатого – двадцать второго века от Рождества Христова. Я давно уже понял, что сознания Пруста и Джойса сыграли роль акушерок при рождении этих столетий.

– Не очень положительная рекомендация, если учесть то, что я помню из человеческой истории, – глухо сказал Манмут.

– Нет. Вернее, да.

Несколько минут моравеки летели в молчании.

– Хочешь послушать одно стихотворение, с которым я встретился, когда был ещё юнцом, едва появившимся из фабричных бункеров роста?

Капитан подлодки попытался представить себе новорождённого Орфу. Потом оставил бесполезную попытку.

– Хочу. Расскажи.

Манмут ещё ни разу не слышал, как его друг читает стихи. Раскатистый голос звучал на удивление приятно:

Мертворождённый

I

Румяный малыш Руди Блум покоится во чреве,Его рассеянные грёзы пронизаны красным сиянием,

А Молли скрипит себе длинными спицами, вяжет ему обновку из алой шерсти,Ощущая, как малые ножки толкают её изнутри,И дремы вновь поглощают дитя, готовя к запаху тёплых одеял.

II

Мужчина ласково гладит губы алой салфеткой,Глядя на рябь облаков, плывущих между высоких кирпичных труб.Его вдруг уносят воспоминанья: гроза качает ветки боярышника,И малые ручки тянутся к трепещущим розовым лепесткам,

И аромат минувших дней курится у его ноздрей.

III

Одиннадцать суток. Одиннадцать жизней крохотного существа, явившегося из куколки.Одиннадцать окроплённых тишью рассветов, когда тепло и тени крадутся по половицам.Одиннадцать тысяч ударов'сердца до наступления ночи, когда утки спешат покинуть далёкий пруд.Одиннадцать очерченных короткой и длинной стрелками, когда она прижимала его к тёплой груди.Одиннадцать дней они смотрели, как дремлет малыш среди алой шерсти.

IV

Отрывки романа в переплёте воображения.

Но вольные страницы плыли сквозь тёмные коридоры сознания,Пустые или с редкими заметками на полях.Он изнывал от схваток фантазии,Но, излившись в чернилах, воспоминанья не доживали до утра.

После того как рокот ионийца утих, Манмут какое-то время молчал, стараясь оценить качество услышанного. Нелёгкая задача, однако он чувствовал, что друг с нетерпением ожидает имейК но этого: под конец его голос даже слегка дрожал.

– Кто это написал?– спросил европеец

– Не знаю – ответил Орфу. – одна поэтесса из двадцать первого столетия[75]. Не забывай, ведь я наткнулся на эту вещицу в ранней юности, до того как по настоящему прочитал Пруста Джойса или кого-либо из других серьёзных авторов, но для меня она соединила Джойса и Пруста навек, словно нерасторжимые грани единого сознания, сингулярности человеческого гения и внезапного озарения. Так я и не избавился от того впечатления по сей день

– Очень похоже на мою первую встречу с шекспировскими сонетами… – заикнулся Манмут. – Подключитесь к видеосигналу с «Королевы Мэб» – приказал Сума Четвёртый всем, кто был на борту.

Капитан подлодки активировал видеоприёмник Два человеческих существа бешено совокуплялись на просторной кровати застеленной шёлковыми простынями и яркими гобеленами. Энергия и откровенность этой сцены поразили европейца, много читавшего о сексуальных отношениях между людьми, но так и не удосужившегося поискать в архивах соответствующие видеозаписи.