Олимпийские игры. Очень личное

После того как золотая медаль была наконец торжественно водружена на шею российского борца, Александр в ранге уже двукратного олимпийского чемпиона солировал перед диктофонами и камерами в окружении почти исключительно западных журналистов.

– Какой медали вы больше радовались – сеульской или барселонской?

– Конечно же, этой. Радоваться в Сеуле у меня совершенно не было сил. А здесь и не напрягался особенно, но Олимпийские игры есть Олимпийские игры. Выиграл – значит, герой.

– Расскажите о ваших ощущениях во время финальной схватки.

– А что рассказывать? Как боксеры говорят: я его – тюк, он меня – тюк. Я его – тюк, и попал.

– Вы не устали от побед?

– Я слишком хорошо помню все свои поражения, особенно последнее – в 1987 году на чемпионате СССР. Поэтому победы надоесть мне не могут.

– Когда вы в последний раз проигрывали иностранным борцам?

– Ни разу в жизни.

– Правда, что вы пишете стихи?

– Я бы не стал называть то, что я пишу, стихами.

– Говорят, вас приглашали сниматься в Голливуд?

– Говорят.

– И уже назначены пробы?

– Пока нет.

– Но у вас есть агент?

– Думаю, что это не имеет никакого отношения к Олимпийским играм.

– Можно узнать, какую роль вам предложили?

– Играть бородавку на лице динозавра…

* * *

В борцовский зал я попала в тот день случайно. Кто-то из коллег принес мне прямо в бассейн записку от руководителя бригады «Спорт-Экспресс» в Барселоне Владимира Гескина: «Сразу после заплывов постарайся успеть на борьбу. Это барселонский институт физкультуры – соседнее с бассейном здание. Сегодня должен выиграть Карелин. Никто из наших туда физически не успевает, так что вся надежда на тебя…»

Это был приказ. Проклиная все на свете: позднее время, Гескина, американцев, выигравших у Объединенной команды комбинированную эстафету в плавании и порядком подпортивших настроение всем российским болельщикам, – я сломя голову помчалась в соседний зал, судорожно вспоминая на бегу, что мне известно о греко-римской борьбе.

В голову навязчиво лез единственный эпизод. В конце восьмидесятых я погнала на сервис свою «Ниву». Эти модели тогда обслуживала лишь одна станция в Москве, поэтому приезжать следовало как можно раньше.

Очередь я заняла одной из первых, но въехать на территорию мне никто не позволил. Мимо по отмашке того или иного автослесаря в ворота периодически заезжали другие машины. После пяти или шести часов ожидания я не выдержала – заплакала, усевшись прямо на тротуарный бордюр и уткнувшись лицом в колени.

В этот момент на плечо легла тяжелая рука:

– Почему плачешь?

Я подняла голову и увидела молодого, коротко стриженного лысоватого парня в такой же, как в тот день была на мне, тренировочной куртке с буквами «СССР». Уши у него были сломаны, глаза метали смешливых чертиков. Он бросил взгляд на мою машину и сразу все понял.

– Перестань, нашла из-за чего расстраиваться! Сейчас разберемся.

Вместе мы поднялись на второй этаж. Незнакомец постучал в дверь с надписью «директор», пропихнул меня внутрь мимо секретаря, усадил в массивное кожаное кресло и повернулся к хозяину кабинета:

– Запомни эту девочку. У нее не должно быть никаких проблем… Ни-ка-ких.

Директор понимающе кивнул, нажал на кнопку селектора, одновременно протягивая руку в мою сторону: «Ключи, пожалуйста. Может быть, выпьете чаю? Или кофе?»

Все происходящее казалось чем-то совершенно нереальным. Я успела лишь услышать, как за спиной распахнулась дверь, прицельным броском мои ключи были переправлены в чьи-то руки, и дверь захлопнулась снова. Было ужасно стыдно от ощущения, что щеки измазаны потекшей от слез тушью, поэтому, отказавшись от чая и пробормотав какие-то слова благодарности, я поспешила ретироваться. И первое, что увидела, спустившись в общий зал, – как с моей машины, уже висящей на подъемнике, снимают колеса.

Через два часа ремонт был закончен. Я было достала деньги, но мастер покачал головой: «Не нужно. Все уже заплачено».

Лишь тогда до меня наконец дошло, что я даже не спросила у парня, как его зовут. А несколько недель спустя увидела его фотографию в газете «Советский спорт». Это был Михаил Мамиашвили, олимпийский чемпион Сеула по греко-римской борьбе…

* * *

На финальную схватку тяжеловесов я таки опоздала. Мое появление на трибуне совпало с заключительным карелинским броском и грохотом, с которым рухнуло на помост массивное тело соперника. Впору было растеряться: по расписанию финальная схватка должна была только начинаться, но по всему выходило, что она уже закончена. Оставалось идти на пресс-конференцию. Уже там выяснилось, что ни одного российского журналиста в зале нет. Вот герой и дурил голову иностранцам…

Дождавшись появления поблизости волонтера, я взяла у него микрофон:

– Александр, можно еще один вопрос?

Карелин резко повернул голову на звук русской речи, вглядываясь в затемненный полукруглый амфитеатр, где располагались журналисты.

– Вы дважды были знаменосцем сборной на Олимпийских играх…

Он изменился в лице. И неожиданно тихо, севшим голосом, скривив губы в недоброй ухмылке, чуть ли не по слогам произнес:

– Вот, значит, как… В больное место…