Олимпио, или Жизнь Виктора Гюго

Он пародировал Национальное собрание, изображая, как бы там Корнель попытался произнести фразу: "А как вы думаете, что он мог против троих?" Вот как бы это происходило, писал Гюго.

"Корнель. А как…

Дориваль. Дурак!

Белькастель. Красный!

Правая (в один голос). Опасный! (Продолжительный смех.)

Рауль Дюваль (Корнелю). Уважайте законы!

Корнель…вы…

Анисон дю Перрон. Увы! Увы! (Всеобщий смех.)

Корнель…дума…

Бабэн-Шеве. Нет ума? Да, да, вязать сумасшедших.

Пра-Пари (Корнелю). Таких, как вы!..

Аббат Жафр (Корнелю). Ваша речь недостойна Собрания.

Виконт де Лоржериль. Господин председатель, лишите слова Пьера Корнеля. Он говорит не по-французски.

(Корнель открывает рот, пытаясь продолжать.)

Правая (в один голос). Довольно! Довольно!

(Последние слова фразы, которую хотел произнести Корнель, теряются в шуме.)"

В этой пародии, увы! не было никакого преувеличения.

В течение нескольких дней Гюго плохо спал. Он думал о том, что число "тринадцать" преследует его, вот даже покинуть свою временную квартиру в Бордо он должен 13 марта. Дурное предзнаменование. Он прислушивался к ночным стукам, — казалось, кто-то бьет молотком по доске. Тринадцатого он весь день осматривал Бордо, был во дворце Гальена. Вместе с Алисой, Шарлем и тремя друзьями он должен был обедать в ресторане Ланта. В назначенный час Алиса и другие приглашенные уже собрались там. Поджидали Шарля. Вдруг вошел официант и сообщил Виктору Гюго, что его просят выйти на улицу. Это приехал господин Порт, владелец дома N_13 по улице Сен-Мор.

— Господин Гюго, — сказал он, — мужайтесь! Ваш сын… Шарль… Увы! Он умер!..

Гюго оперся о стену.

— Да, — продолжал Порт, — он нанял фиакр… Когда подъехали к кафе "Бордо", кучер открыл дверцу и обнаружил, что привез мертвеца. У вашего сына хлынула кровь из носа и изо рта. Скоропостижная смерть от кровоизлияния в мозг.

Гюго сказал Алисе, что вскоре вернется, и помчался на улицу Сен-Мор. Туда принесли тело Шарля. Дети спали.

Записная книжка Виктора Гюго, 14 марта 1871 года:

"Я утешал Алису. Плакал вместе с нею. Впервые я обратился к ней на "ты". Оплатил вчерашний обед в ресторане Ланта — 27 франков 75 сантимов, обед, на который мы ждали Шарля".

Гюго решил похоронить сына в Париже на кладбище Пер-Лашез, в склепе генерала Гюго. Он покинул Бордо 17 марта в шесть часов тридцать минут вечера, надломленный, но мужественный.

Жесток удар судьбы. Немыслим горя гнет.

Но он и эту боль без трепета снесет

[Виктор Гюго. Март, V. ("Грозный год")].

2. ЧЬЯ ВИНА?

И гибли корабли и шли ко дну

Я с ними погружался в глубину,

Их боль для сердца моего

Была нужней, чем ваше торжество.

Виктор Гюго

Траурный поезд прибыл в Париж в разгар восстания. Коммуна взяла власть в свои руки. Революционеры и патриоты объединились, исполненные гнева против условий мирного договора и против Национального собрания. Распространялись различные слухи; на Монмартре происходили стычки; расстреляли двух генералов. У Орлеанского вокзала толпа ожидала Виктора Гюго и гроб с прахом его сына. Отец в трауре принял своих друзей в кабинете начальника вокзала. Он сказал Гонкуру: "Вас постигло несчастье, меня тоже… Но со мной не так, как с другими: два страшных удара в течение жизни". Началось траурное шествие. Пестрая толпа, несколько писателей, Франсуа-Виктор рядом с отцом и вооруженный народ. "Седая голова идущего за гробом Гюго, в откинутом капюшоне, поднималась над этой пестрой массой, напоминая голову воинственного монаха времен Лиги…" С площади Бастилии процессию сопровождал сам собою возникший почетный эскорт с опущенными ружьями. На протяжении всего пути до кладбища Пер-Лашез батальоны Национальной гвардии брали на караул и салютовали знамени. Барабанщики выбивали траурную дробь, играли горнисты. Из-за воздвигнутых в городе баррикад кортежу приходилось двигаться в обход.

На кладбище говорил Вакери. На гроб стали бросать цветы. Так как гроб не проходил в двери склепа, необходимо было подточить камень. Это тянулось довольно долго. Гюго, задумавшись, смотрел на могилу своего отца, которую он не видел со времен изгнания, смотрел на гроб старшего, сына и на то место, которое ему самому предстояло вскоре занять. Стихи возникли в его уме.

Рокочет барабан, склоняются знамена,

И от Бастилии до сумрачного склона

Того холма, где спят прошедшие века

Под кипарисами, шумящими слегка,

Стоит, в печальное раздумье погруженный,

Двумя шпалерами народ вооруженный.

Меж ними движутся отец и мертвый сын.

Был смел, прекрасен, бодр еще вчера один;

Другой — старик; ему стесняет грудь рыданье;

И легионы салютуют им в молчанье…

[Виктор Гюго. Похороны ("Грозный год")]

Перед тем как гроб был опущен в могилу, Гюго стал на колени и поцеловал его. Он всегда придерживался этого ритуала. Когда он уходил, его окружила толпа. Незнакомые люди пожимали ему руку. "Как любит меня этот народ, и как я люблю его!"