Олимпио, или Жизнь Виктора Гюго

Он дулся, отвечал резко и дал ей прозвище классная дама. Но как она может, спрашивал он, принимать всерьез письма «сумасшедших истеричек»? «Я чувствую, что моя душа неразрывно связана с твоей душой», — писал он ей. Но Жюльетта, ожесточившаяся, униженная, раздраженная, проявляла тогда «особую озлобленность». «Для нее все становилось предлогом для ссоры, даже на Гернси, — говорит Жуана Леклид, жена секретаря Виктора Гюго. — Эта женщина, которая пошла бы на смерть ради него, с каким-то удовольствием наносила ему булавочные уколы… В результате этих вечных ссор больной поэт находился в нервном, раздраженном состоянии и изливал его на близких к нему людей… Однажды утром произошло крупное объяснение по поводу письма, присланного их бывшей горничной. Госпожа Друэ вскрыла письмо, засим последовали слезы и скрежет зубовный… Едва все стихло, разразилась новая буря по поводу „мешочка“, обнаруженного в тайнике рабочего кабинета, куда госпожа Друэ частенько вторгалась и все переворачивала там вверх дном».

В «мешочке», помеченном инициалами «В. Г.», лежало пять тысяч франков золотом. И тут вопрос поставлен был весьма грубо: «Для оплаты каких любезных услуг предназначались эти пять тысяч франков?» В другой раз поднялся страшный шум по поводу записных книжек пятилетней давности, найденных в каком-то углу и содержавших в себе имена женщин. Последовали слезы, упреки, ссора… А как-то раз вечером Гюго для потехи пошел прогуляться по улице Корне, которая на Гернси отведена была для продажной любви. «Госпожа Друэ устроила своему другу яростную сцену и заявила нераскаянному грешнику, что она решила расстаться с ним и что решение ее бесповоротно». Уеду в Иену, говорила она, доживать свой век около племянника Луи Коха и троих внучатых племянников. В октябре она все еще колебалась, ехать ли ей с Гюго в Париж, предлагала его свояченице Жюли Шене, остававшейся хранительницей «Отвиль-Хауз», разделить с ней ее одиночество. Но все же 9 ноября престарелые любовники вместе отплыли на пароходе «Диана».

Мерис снял для них на авеню Эйлау дом № 130, особнячок, принадлежавший княгине де Люзиньян. Супруги Локруа с Жоржем и Жанной поселились рядом — в доме № 132. Жюльетта, которой полагалось для приличия жить на своей половине, вскоре, однако, перебралась на третий этаж, в комнату, соседнюю со спальней Виктора Гюго, где стены были обтянуты узорчатым штофом вишневого цвета, где стояла кровать эпохи Людовика XIII с витыми колонками, шифоньер, увенчанный бюстом, символизирующим Республику, и конторка, за которой он мог писать стоя. Но, по правде говоря, со времени своей болезни он больше почти не работал. Заботами учеников ежегодно выходили прекрасные сборники его стихов: в 1879 году — «Высшее милосердие», в 1880 — «Религии и Религия», «Осел», в 1881 — «Четыре ветра духа», в 1882 — «Торквемада», в 1883 — последний цикл «Легенды веков». Литературный мир, полувозмущаясь, полувосторгаясь, дивился столь плодовитой старости. А фактически все эти стихи были написаны раньше.

Со времени отступничества Алисы Локруа госпожа Друэ, хоть и была очень больна, играла роль полновластной хозяйки дома — трудную роль для изношенного организма старой женщины. Звонок за звонком, посетители, званый обед за званым обедом, «не считая объяснений в любви, которые падают густо, как мартовский град». Гюго возложил на Жюльетту и Ришара Леклида обязанность распечатывать все письма, поступающие на авеню Эйлау, — сделал он это для того, чтобы избавиться от неприятной повинности разбирать почту и к тому же внушить доверие своей беспокойной подруге. Но тайная корреспонденция поступала к нему через Поля Мериса.

При поддержке Локруа, который встряхивал иногда Великого Старца, Жюльетта добилась полного его разрыва с Бланш. Женщину эту запугали, сказав ей, что Виктор Гюго может внезапно умереть в ее объятиях, уверили Бланш, что она убьет старика, если не расстанется с ним. Жюльетта дала ей от имени Виктора Гюго сумму, необходимую для покупки книжной лавки, посоветовала выйти замуж и обещала добиться для нее прощения госпожи Ланвен, которая со времени гернсийского скандала не желала видеть его виновницу.

Некий служащий, Эмиль Рошрей, посвященный в тайны Бланш и поклонник ее красоты, пожелал дать свою фамилию этой девушке с тремя именами. Он был красив, обладал романтической и интеллигентной наружностью. Бланш он знал со времени ее приезда на Гернси, она рассказала ему о своих несчастьях; он предложил жениться на ней гражданским и церковным браком. Покинутая, павшая духом, разочарованная женщина согласилась.

Второго декабря 1879 года состоялась их свадьба — в мэрии XX округа и в церкви Иоанна Крестителя. Со стороны невесты свидетелями были два ее соседа — парикмахер Пьер Моро и колбасник Базиль Моро; свидетелями со стороны жениха были его родственник Констан Рошрей и сослуживец Адриен Борне. Никто из семейства Ланвен не присутствовал на двойной церемонии бракосочетания, но вдова Рошрей, госпожа Виктория Ларше, дала согласие на брак ее сына с Бланш.