Оливер Лавинг

Но каждый раз, когда Ева отпускала свои мысли, они возвращались на все тот же неизменный безумный круг все тех же мгновений предыдущего утра. Это была простая, до абсурдности простая проверка. Простая проверка, которая дала отрицательный результат и тем самым лишила Еву всех надежд, выкачала воздух из легких, кровь из сосудов. Проверка, которую повлекли за собой обвинения ее сына на парковке. Мануэль и доктор Рамбл обо всем быстренько договорились, и весь тест занял меньше десяти минут. Они отправили Марго Страут в конференц-зал, словно в «конус тишины», а доктор Рамбл тем временем рассказал Оливеру сказку о Гензеле и Гретель, показал ему синий пластиковый стаканчик, спел «Deep in the Heart of Texas». Когда Марго вернулась, доктор Рамбл спросил Оливера, какую он рассказал историю, что показывал, какую песню пел. Теперь Еве казалось, что проводки ЭЭГ, прикрепленные к голове ее сына, высасывают из него жизненные соки.

– Это просто смешно, – заявила Марго, даже не пытаясь получить у Оливера ответ. – Это не так работает.

– А как это тогда работает? – спросил Мануэль.

Притулившись возле четвертой койки, Марго оправила свои брюки и спокойно заговорила, уставившись в колени, словно читала из учебника:

– Это как настраивать радиоприемник. Иногда слышишь только помехи. Но потом погода улучшается, и ты ловишь сигнал.

– Дайте-ка угадаю, – сказал доктор Рамбл, пытаясь за суровостью тона скрыть смущение оттого, что все это допустил, – сегодня утром на всех станциях слышны только помехи.

Марго пожала массивными плечами в знак того, что, увы, дело обстоит именно так.

– Может, все-таки попробуете? Просто ради нашего удовольствия, – сказал Мануэль.

Марго опять пожала плечами как можно более равнодушно, словно вся ее работа – карьера логопеда, ее будущее возле четвертой койки, смысл жизни, который она пыталась найти после бессмысленной смерти дочери, – не висела сейчас на волоске. Словно она просто выполняла каприз невежественных мужчин. Ева глядела, как Марго включает свои приборы ЭЭГ, погружает пальцы в руку пациента. И если, как утверждала Марго, ее метод был вроде работы радиста, сейчас ее действия напоминали настройку дешевого транзистора во время грозы. Ева видела бусинки пота в том месте, где рука Марго встречалась с рукой Оливера.

Марго закрыла глаза, и Ева чувствовала, какой нелепой, какой дикой должна казаться Мануэлю вся эта сцена: современная медицинская версия гадания по руке, общение с духами умерших в двадцать первом веке. Проходили секунды, и Ева ощутила напряжение – не только в Марго Страут, не только в подозрениях, сгущавшихся вокруг нее. Казалось, что-то натянулось до предела, что-то, благодаря чему Ева могла держаться прямо. Левая нога Оливера дрогнула и опять застыла.

– Как я и говорила, – объявила наблюдателям Марго. – Только помехи. В данный момент.

В эту секунду, когда Оливер вторично утратил свой голос, Мануэль смог вымолвить только протяжно-техасское «О боже».

– Вы этого хотели? – бросила ему Ева. – Рады теперь?

– Нет, Ева. Не рад. Конечно же нет. Нет.

Последовало мгновение тишины, коллективная афазия.

Хрипло урчал кондиционер, тикали часы. Но лицо Марго было гневным, уверенным, твердым, словно единственной выявленной неудачей оказалось возмутительное безверие аудитории. Тишину нарушил официальный голос доктора Рамбла: из его глотки с низким кряхтением раздался звук имени.

– Миссис Страут, – сказал он. – Слышали ли вы о так называемом идеомоторном эффекте? Я как раз сейчас читаю об этом явлении.