Ольховая аллея. Повесть о Кларе Цеткин

— Уважаемые дамы и господа! Наша фирма уходит корнями в седую древность, когда великий Геракл напустил полную конюшню воды, и она унесла столетиями копившийся там — pardon! — навоз. Наши несравнимые унитазы — восприемники…

— Прекрати сейчас же, мы не одни здесь! — закричали, хохоча, девушки.

«Монгол» надел очки и обвел глазами кафе.

— Да это же Клара! — непринужденно воскликнул он.

Тощая девица, тоже в очках, без шляпы и без перчаток, дотронулась до его рукава и глазами показала, что Клара не одна. Нет сомнения, что они узнали и фрау Шмидт, однако никто не поклонился ей, считая, видимо, это не обязательным. А вот в ее времена молодые люди обязательно кланялись людям, известным в городе, независимо от того, были ли они представлены им…

Клара повернула голову: лицо ее порозовело. Она быстро спросила:

— Можно, я подойду к ним?

И поднялась, не дослушав такого же поспешного ответа наставницы:

— Разумеется, дитя мое!

Фрау Шмидт, конечно, не позволила себе посмотреть в ту сторону, но она услышала слова Приветствий, шутливые, свободные: видно, что Клара с ними, как говорится, на короткой ноге.

Ну и что ж! Молодость есть молодость! Но кажется, Кларе интереснее с этими… чем с ней, ее наставницей? В этой мысли было для фрау Августы что-то оскорбительное. Значит, между ней и Кларой лежит незримая черта? Значит, «эти» ей ближе, чем она? Но разве любой из них и все вместе они могут дать Кларе то, что дает ей она и будет давать всегда, пока дышит?..

О, как я дорожу твоей весною,Твоей прекрасной юностью в цвету.А время на тебя идет войноюИ день твой ясный гонит в темноту,

— мысленно прочла фрау Шмидт.

Но Клара вернулась такая спокойная, так естественно и мило объяснила, что это — ее знакомые по «Обществу любителей гребли», что фрау Августа, если и не забыла свои неприятные мысли, то отодвинула их. Так забрасывают в дальний ящичек секретера неприятное письмо или счет, который невозможно оплатить, но все-таки когда-нибудь придется…

А Кларе и в голову не приходило, что она вызвала смятение в мыслях наставницы.

Она стояла на краю обрыва. Отсюда глубина его виделась странно: как будто в зеленой чаше, наполненной сочной зеленью, не было дна. Как будто зеленые волны, колеблемые ветром, были бесконечным миром.

Блистательный мне был обещан день…

Клара не знала, вслух или про себя произнесла эти слова, но они вспыхнули в ней мгновенным и счастливым ощущением полноты жизни.

Примерно в это же время в трактире «Бронзовый олень», находившемся на плохом счету у полиции, было задержано несколько молодых людей за «противозаконные речи». Осип Цеткин фигурировал в полицейском протоколе как «двадцатишестилетний выходец из Одессы, подмастерье столяра», что полностью соответствовало действительности. А то, что мастером, у которого жил и работал Осип Цеткин, был функционер Социал-демократической рабочей партии Мозерман, — этому как-то не придали значения — по тем временам. И то, что Осип Цеткин хотя и занимался столярным делом, но в гораздо большей мере пропагандой марксизма среди интеллектуальной молодежи, — тоже до времени осталось за чертой полицейского внимания. И так как «противозаконные речи» были представлены безобидной болтовней за кружкой пива, молодые люди провели ночь в участке, в обществе одного мертвецки пьяного извозчика и трех карманников, а наутро были уже на свободе.

Благодаря этому Осип Цеткин смог выполнить свое обещание: прийти к знакомому студенту, на квартире которого собиралось «Общество любителей гребли», по существу занимавшееся социальными вопросами.

Клара Эйснер посещала этот кружок. Она слушала рефераты со множеством цифр, убедительно показывающих обнищание низших слоев общества и процветание высших; называлось множество фактов, доказывающих безнравственность богатых и духовное преимущество бедноты…

В то время, когда высокая нескладная девушка с мужской стрижкой испуганным голосом читала свое сообщение, близко поднеся к близоруким глазам мелко исписанные листочки, Клара почувствовала на себе чей-то взгляд. Повинуясь ему, она обернулась. Молодой человек не успел отвести глаза, а может быть, не захотел этого сделать. Глаза были синие, пристальные и рассеянные одновременно. Лицо с впалыми щеками и высоким лбом, обрамленное курчавой бородой, было тем же: лицом пророка. Пророка с галерки Штадттеатра, пророка из харчевни «У развилки»…

Убедившись в этом, она отвернулась, продолжая ощущать спиной этот его странный взгляд. Потом, украдкой, Клара рассмотрела незнакомца получше. Он слушал реферат испуганной девицы без всякого одобрения и даже чуть иронично.

Клару это оскорбило. Но в ту же минуту ею вдруг овладело какое-то новое настроение, какой-то бес сомнения вдруг стал нашептывать ей в самое ухо то, что раньше — до беса! — ей и в голову не приходило.