Оловянное царство

Амброзий поежился, вспоминая их поездку с золотоволосой госпожой и Утером, приставания брата к жене императора и, что немало важно, их с Ровеной беседы на вересковой пустоши в дали от глаз посторонних. Вортигерн не знал ни о чем из этого, а такие игры с императором были подобны играм с огнем. Он честно выполнял данное Ровене обещание не говорить ее мужу, но с каждым днём это казалось центуриону опасной ошибкой. За сокрытие правды порой бьют больнее, чем за откровенную ложь.

— Что ты хочешь сказать, Мирддин? — отстраненно спросил Амброзий юношу. В крепости было неспокойно, и он чувствовал это. Что-то терзало его разум где-то на границе сознания, где-то там начиналась еле заметная лавина новой напасти, и центурион не был в восторге, что юноша-ясновидец чувствует то же.

— Ты знаешь, сейчас много распрей в крепости, Аврелиан. Не все они связаны с привычной похвальбой и пьяными дрязгами.

Он помолчал.

— Спроси Килуха, господин. Спроси меня. Мы скажем тебе, о чем ведутся разговоры по углам, стоит лишь навострить уши. Тебе не всегда говорят правду, а ты лишь наказываешь за драки.

— Не испытывай мое терпение, мальчик.

Амброзий видел беспокойство на лице Мирддина, но тот даже не представлял сколь более сильные опасения бушуют сейчас в нем самом. «На чаше весов твоя голова, Аврелиан, — подумал он. — Ее уже примеряют, влезет она или нет.»

— О госпоже Ровене по крепости ползет недобрая слава, — наконец сказал Мирддин. — Каждый третий недобро ухмыляется, говоря о ней, и поминает вашу поездку. А там, Аврелиан — и Утера, и тебя, и самих себя и всего, на что хватает фантазии. Такие разговоры приятны воинам, даже если нет в них и толики правды, но в вашем походе точно было что-то неладно. Иначе те стихли бы за пару дней. Вот тебе причина ссор, Полу-бритт. Имя жены Вортигерна много у кого на устах. Смотри, как бы эти слова не дошли до ушей императора.

Голова подходила под размер плахи.

— Я не приглядываю за чужими женами, — грубовато ответил Амброзий. — Ее честь теперь — забота императора. И тебе я не советую думать об этом.

Он знал, что лжет, но новые напасти были не к спеху.

— С какой радости такой как ты, беспокоится о госпоже? — спросил он сына. — Непохоже, чтобы она была другом Моргаузе. А тебе…

— …а тебе и вовсе на это рассчитывать незачем? — язвительно спросил Мирддин. Он развел руками, насмешливо указывая на свою серую выцветшую рубаху. — Все так. Мы с золотой госпожой перемолвились лишь парой слов, но… Я не хотел бы, чтоб с ней, Аврелиан, приключилось несчастье. И в этом нет ничего дурного, чтобы ты себе ни придумал.

— Я понимаю.

Он действительно знал, о чем говорит его сын, и это было приятно — хоть в чем-то они были схожи. Амброзий смотрел на шумный двор Повиса, на снующих детей прачек, на серую грязь, перемешанную дождями в кашу, на блеклые отблески мечей и доспехов воинов — своих, чужих, чьих угодно — холодный камень крепостных стен. Это было могучее новое царство, сильное, выросшее из-под земли трудом и потом сотен мужчин, достойное того, чтобы жить, но оно не стоило и гроша без того, о чем говорил его сын. Без золотой пташки, без любви Вортигерна к ней, без планов на благодатную теплую осень, без покоя императора Повиса.

— И в жизни раба, Аврелиан, бывает что-то, за что он хочет побиться. Даже и шутки ради.

— Я поговорю с госпожой Ровеной, — пообещал Амброзий. — Если и есть какие-то недомолвки и слухи… Ее муж должен узнать о том от нее, а не от кого-то другого.

Амброзий Аврелиан понимал, чем грозит открытая ссора влюбленных. Это будет не один из тех споров, которые разгораются бурно, как лесные пожары, и также бурно кончаются. Это будет не разлад между женой и мужем, а огромная трещина в хлипком мире между Повисом и саксами. Единственное, что вселяло бодрость в сердце бывшего центуриона, это что общие с сыном заботы зародили в Мирддине чуть больше доверия.

— Аврелиан!

Амброзий вздрогнул.

Послышались торопливые шаги. К нему и Мирддину, шлепая по серой глине, от ворот спешил Килух, он бряцал броней, топорами на поясе и обливался потом. Килух вырос на продуваемом всеми ветрами побережье Иберийского моря, посему даже здешнее дождливое лето казалось воину жаркой пустыней.

— Что за новая напасть… — процедил сквозь зубы центурион.

— Аврелиан! Вести с границы! Иберния…

— Ты дышишь так, будто сам бежал всю дорогу. Отдышись и говори по порядку.

Килух сложился пополам и задышал, будто гончая. Амброзий скривился, ожидая услышать дурное. Он понимал, что Килух, проведший детство на зелёном острове, быстрее прочих спешит рассказать тревожные вести, чтобы в нем мимоходом не углядели предателя.

— Улады?

Килух кивнул. Амброзий выругался.

— Как всегда вовремя. Когда они высадились?

— Полтора дня назад, господин. У западной бухты. Гонцы… и я спешили, как могли. Больно лакомые там деревни.

— Сколько?

— Пять кораблей, господин. И несколько небольших лодок.