ОМЭ

Пароход медленно покачивался на зыби, шедшей после шторма с моря к песчаной косе, у которой стал на якорь. Далеко справа от косы нестерпимо для глаз сверкали под солнцем будто зеркальные осколки. По ним Любасов и узнал место. Зеркальные осколки были солеными озерами, разбросанными вдоль берега на пути к страшному Кара-Бугазу — мертвому заливу, где вроде и не было никогда жизни. Серо-желтый океан зыбучих песков вздымал недвижные, пока не было ветра, гребни — от безлюдного побережья до коричневой черты горизонта:

С мостика выглянул Юрченко, после чего над пароходом разнеслись слова капитана:

— Спустить парадный трап и все шлюпки!

Ланщаков тяжело выдохнул:

— На берегу хотят порешить, гады!..

— Если бы это... — Любасов сжал кулаки. — Нет, Иван, не для того они привезли нас через все море...

Узники еще не догадывались о замысле врагов. Многие еще наслаждались чистым воздухом, подставляя измученные лица и запекшиеся от жажды губы едва уловимым дуновениям ветерка, еще радовались солнечному свету после тюремной темноты трюмов...

Голос начальника контрразведки вернул их к действительности:

— Капитан! И вы и команда ответите головой, если обнаружу в шлюпках воду и провиант!..

Конвоиры двинулись на толпу, тесня ее к трапу, спущенному за борт.

— По одному, по одному! Не торопитесь, все успеете! — с пренебрежительной усмешкой предупредил контрразведчик, заняв место у верхней площадки трапа и вглядываясь в лица пленников. Прищурился, заметив Любасова, спросил у конвоира, стоявшего обок: — Не из твоего улова, Остапчук?

Тот полоснул пленника взглядом, как шашкой:

— Бензинщик, ваше благородие. Из той брашки, что свою лодку потопила.

— Узнаю теперь. Шкипер, кажется. — Усмехаясь в лицо Любасову, ротмистр сказал: — Живуч. Не умрешь с одной пули.

Проходя мимо, Любасов презрительно проронил:

— На такую морду, как у тебя, и одной пули жалко. Поглядись в зеркало...

Юрченко вскинул наган и тут же опустил его:

— Дешево хочешь отделаться, не выйдет. Стрелять не буду, сам подохнешь!.. — Вдруг рванулся за Любасовым, выдернул его из очереди к трапу: — А ну погоди! Перемолвимся парой слов... Пить хочешь? Угощу на прощанье, не жалко... Остапчук, принеси ему кружку воды.

Прочитал безмолвный вопрос в глазах пленника, снова глумливо усмехнулся:

— Интересуешься, что с Губановым?.. Ищи, моряк, моряка в море... Сообразил? Растворился твой Губанов без следа.

Громко, чтобы слышали все, Любасов произнес:

— Промахнулся ты, гад деникинский! От тебя, верно, не останется скоро и следа на белом свете! А Федя Губанов, если и убил ты его, все равно не исчезнет! В каждой капле моря жить будет!

Пальцы контрразведчика быстро завертели барабан нагана, сжали рукоятку...

Еще раз овладев собой, Юрченко сказал подходившему с кружкой конвоиру:

— Слышишь, Остапчук, какой идейный?.. Все на пулю напрашивается... Правды в твоих словах, бензинщик, столько же, сколько в том, что ты выберешься отсюда!.. — Поинтересовался, продолжая криво усмехаться: — Знаешь, где находимся?

— Вроде у Кара-Бугаза, — ответил Любасов.

— Гораздо левее. — Контрразведчик, торжествуя, объявил: — Отсюда расстояние одинаковое — что до Форта Александровского, что до Красноводска. Триста пятьдесят верст и в ту и в другую сторону. И до них нигде ни живой души, ни колодца. Только пески, море и небо... Сообрази, что ждет тебя и всю компанию...

Конвоир протянул моряку кружку с водой:

— Угостись напоследок...

Любасов, к изумлению всех, кто жадно смотрел на кружку, выбил ее из руки деникинца и молча ступил на шаткий трап.

— Ишь гордый какой! — зло пробурчал облитый водой конвоир. — По всему видать, ваше благородие, что из настоящих большевиков...

— Помолчи, Остапчук! — оборвал ротмистр и крикнул сверху вслед Любасову: — Счастливо сдыхать, бензинщик!..

Поход смертников

...В полдень, высадив живых пленников на песчаную косу, а мертвых побросав за борт в море, деникинцы увели пароход обратным курсом к Порт-Петровску.

Толпа изнуренных людей, оставленных на пустынном берегу без куска хлеба и без глотка пресной воды после двухсуточной пытки жаждой и голодом, безмолвно взирала на убегавший к горизонту пароход, пока тот не сгинул.

— Кто бывал в здешних местах? — обратился Любасов ко всем.

Из толпы выдвинулся пожилой рыбак:

— Бедовал тут однажды. Штормом лодку вконец разбило, а мы втроем на мачте сюда выбрались. Не думал, что вдругорядь придется... Если идти сперва на восток верст десять, а потом прямиком на юго-восток, выйдем на старый путь караванов. Там были колодцы.

Печально поглядев на женщину, которая держала на руках тельце грудного ребенка, умершего еще в трюме, шкипер попросил Трусова:

— Подсчитай, сколько нас. — И снова обратился ко всем: — Слышали, что сказал человек?.. У нас один выход — найти караванную дорогу. Будем искать, пока силы есть.

Рыбак предупредил:

— Идти лучше ночью, когда морозит: больше пройдем. А то под солнцем в пустыне да через эти проклятые пески на второй версте язык высунешь.

Взяв на себя роль командира, Любасов распорядился: