Ому

В такую ночь, предоставленный самому себе, мог ли я не предаться мечтам? Я перегнулся через борт и невольно думал о тех чудищах, над которыми мы, возможно, в этот самый миг проплывали.

Но вскоре мои размышления прервала серая призрачная тень, упавшая на вздымающиеся волны. То был рассвет, сменившийся первыми проблесками зари. Они вспыхивали в одном конце ночного небосвода, напоминая — если сравнивать великое с малым — мелькание фонаря Гая Фокса[23]

в подземелье парламента. Прошло немного времени, край океана зарделся, словно пылающие угли, и, наконец, кроваво-красный шар солнца выкатился из-за горизонта на востоке, и начался длинный день в море.

После завтрака первым делом порешили по всем правилам окрестить Ваймонту, который за ночь обдумал свое положение и имел довольно мрачный вид.

О том, какое имя ему дать, высказывались различные мнения. Одни считали, что мы должны назвать его «Воскресенье», так как в этот день он попал к нам; другие предлагали «Тысяча восемьсот сорок два» — по текущему году нашего летосчисления; доктор Долговязый Дух, со своей стороны, настаивал на том, чтобы островитянин ни в коем случае не менял своего первоначального имени Ваймонту-Хи, которое означало (как он утверждал) на образном языке туземцев что-то вроде «Человек, попавший в беду». Старший помощник положил конец спорам, окатив беднягу ведром морской воды и наделив его морским именем «Нос по ветру».

После первых припадков отчаяния, вызванных разлукой с родиной, Ваймонту — мы и впредь будем называть его так — на время несколько повеселел, но затем погрузился в прежнее состояние и стал очень грустным. Мне часто приходилось видеть, как, забившись в угол кубрика, он следил своими странными, беспокойно горевшими глазами за малейшими движениями матросов. И когда они говорили о Сиднее и его танцевальных заведениях, он всякий раз вспоминал, вероятно, о своей бамбуковой хижине.

Мы находились теперь в открытом море, но в какой промысловый район мы направляемся, никто не знал; по-видимому, это почти никого и не интересовало. Матросы со свойственной им беспечностью стали втягиваться в повседневную жизнь на море, как будто все обстояло вполне благополучно. Ветер уносил «Джулию» по спокойной глади океана, и вся работа сводилась к вахтам у руля и смене дозорных на топах мачт. Что касается больных, то их число увеличилось еще на несколько человек — климат острова для некоторых из беглецов оказался неподходящим. В довершение всего капитан снова сдал и совсем расхворался.

Матросов, способных выполнять свои обязанности, разделили на две малочисленные вахты, которыми руководили старший помощник и маори; последний, благодаря тому что он был гарпунщиком, стал преемником сбежавшего второго помощника.

При таком положении дел не приходилось и думать об охоте на китов; однако вопреки очевидности Джермин рассчитывал на скорое выздоровление больных. Как бы то ни было, мы продолжали неуклонно двигаться на запад, а над нами расстилалось все то же бледно-голубое небо. Мы шли все вперед и вперед, но казалось, будто мы все время стоим на месте, и каждый прожитый день ничем не отличался от предыдущего. Мы не видели ни одного корабля, да и не надеялись увидеть. Никаких признаков жизни, кроме дельфинов и рыб, резвившихся под носом «Джулии» подобно щенкам на берегу. Впрочем, время от времени дымчатые альбатросы, характерные для этих морей, появлялись над нами, хлопая огромными крыльями, а затем, бесшумно паря, уносились прочь, словно не желая иметь дело с зачумленным кораблем. Или же стаи тропических птиц, известных среди моряков под названием «боцманы»,[24]

описывали над нами круг за кругом, пронзительно свистя на лету.

Неизвестность, по-прежнему окутывавшая место нашего назначения, и то обстоятельство, что мы шли сравнительно мало посещаемыми водами, придавали этому плаванию особый интерес, и я его никогда не забуду.

Из вполне понятных соображений благоразумия моряки придерживались в Тихом океане преимущественно уже известных путей; именно поэтому корабли исследователей и отважные китобойцы еще и в наши дни открывают иногда новые острова, хотя за последние годы множество всякого рода судов бороздило необъятный океан. В самом деле, значительная часть этих водных просторов все еще остается совершенно неизученной; до сих пор имеются сомнения, существуют ли действительно те или иные мели, рифы и небольшие группы островов, весьма приближенно нанесенные на морские карты. Уже одно то, что такое судно, как наше, направляется в эти районы, не могло не вызвать некоторого беспокойства у всякого здравомыслящего человека. Лично мне часто вспоминались многочисленные рассказы о кораблях, которые, идя под всеми парусами, налетали посреди ночи, когда команда спала, на неведомые подводные скалы. Ведь из-за отсутствия дисциплины и недостатка в людях ночные вахты вели себя у нас крайне беспечно.

Но подобные мысли не приходили в голову моим беззаботным товарищам. И мы двигались все дальше и дальше, а солнце каждый вечер садилось как раз напротив нашего утлегаря.