Омут памяти

— Горбачев назначил в Совет безопасности Яковлева (В Совет безопасности я не назначался. — А.Я).

Мы сделаем все, чтобы помешать этому кремлевскому молчуну входить туда. Все, что происходит сейчас в прессе, это его вина… А вы знаете, что «Московские новости» финансируются из фондов, связанных с американскими спецслужбами? (Известия, 1991, 19 апреля).

Все, вместе взятое, — и охлаждение отношений с Горбачевым, и продолжающаяся травля, и наступившее безделье, когда работу себе придумываешь сам, и бесконечные вопросы моих друзей: что случилось? — все это подталкивало меня к мысли об уходе в отставку. Но перед этим я все же решил написать письмо Горбачеву и изложить все, что я думаю об обстановке и о кампании в отношении меня, которая нисколько не утихла даже после моего ухода из руководства КПСС. Одним словом, «меня достали», и в этом надо признаться честно. Первый раз в жизни я унизился до своего рода «жалобы».

Это письмо — скорее исповедь, а не жалоба, а точнее — и то и другое. В нем я писал о своих чувствах, связанных с активной травлей меня и моей политической и общественной деятельности. Привел в этом контексте многочисленные документальные свидетельства, из которых явно слагалась политическая и идеологическая платформа реванша, причем не только по реставрации прежних порядков, но содержащая и меры по расправе с новыми «врагами народа». Откровенно написал и о том, что преобразования зашли в тупик, чем и пользуются реставраторы, обратил внимание Михаила Сергеевича на то, что конфликт между президентом и демократическими силами остается роковым для судьбы страны.

Излагая свои аргументы, я хотел предупредить Горбачева, что если власть не проснется и трезво не оценит реальную обстановку в стране, то осенью 1991 года вопрос о той или иной форме реставрации может перейти в практическую плоскость.

Это было мое первое официальное предупреждение о том, что страна движется к роковой черте. В конце письма я решил сделать достаточно резкий вывод о том, что «не хочу быть пешкой в игре политиканов», а далее предложил Михаилу Сергеевичу следующее: «Если будем продолжать работать вместе, то давайте договоримся играть в одном оркестре и двигаться в одном направлении, как бы это ни было трудно».

Ответа не дождался. Может быть, ему и не показали это письмо. На душе стало еще тревожнее. До меня дошли сведения, что генералы в Генштабе стали подозрительно часто собираться, что в разговорах высших чиновников появились нотки страха перед чем-то необычным, которое вот-вот случится.

Поскольку мои сигналы и предупреждения явно игнорировались, я расценил подобную реакцию как сигнал, что мне надо уходить из команды. Видимо, мои предупреждения кому-то показались слишком навязчивыми и толковались как действия человека, обиженного фактическим отстранением от власти.

Я подал в отставку. Горбачев принял ее тут же и отправился в отпуск. Как только хозяйственный аппарат узнал о моей отставке, то немедленно, в тот же день, лишил меня автомашины и дачи. Домой поехал на машине Примакова. Через несколько дней зашел к Янаеву — он остался за президента. Сидели долго. Крепко выпили. Он жаловался, что Горбачев запер его в «золотую клетку», ничего не поручает и ни о чем не спрашивает. У меня осталось впечатление, что Янаев в то время ничего не знал о готовящемся заговоре. Он все время рассуждал о том, что бы он хотел делать в качестве вице-президента, что он предан Горбачеву и будет ему помогать изо всех сил.

Через несколько дней по радио передали, что я исключен из партии. Как все это было организовано, рассказывать скучно. Решение ЦК КПСС, подписанное неким Маховым, базировалось на официальном письме трех председателей районных контрольных комиссий г. Москвы: Бауманского, Первомайского и Сокольнического. В постановлении сказано: «За действия, противоречащие Уставу КПСС и направленные на раскол партии, считать невозможным дальнейшее пребывание А. Н. Яковлева в рядах КПСС».

В своем ответном заявлении о выходе из партии я написал, что «хотел бы предупредить общество о том, что в руководящем ядре партии сложилась влиятельная сталинистская группировка, выступающая против политического курса 1985 года… Речь, в сущности, идет о том, что партийное руководство освобождается от демократического крыла в партии, ведет подготовку к социальному реваншу, к партийному и государственному перевороту».