Он где-то здесь

— Предусмотрительно покинул машину до аварии. И оставил на память ботинки и чемодан денег.

Артамонова беспомощно смотрит на Пал Палыча.

— Это непохоже на правду, да?

— Не очень. Проще поверить, что ваш муж все нашел.

Знаменский приглядывается к ней испытующе: проверяет реакцию на россказни сестры.

— Нет… — горько отказывается женщина. — Это Аля мне в утешение… извините ее.

Звонит телефон.

— Простите, вы заняты, — говорит Артамонова, вставая. — Я отнимаю время.

— Мое время целиком посвящено делу вашего мужа.

— Боже мой, если б я могла помочь! — со стоном восклицает Артамонова. — Я бы все на свете отдала, чтобы смыть позорное подозрение! Я живу в стыде и кошмаре…

Она снова опускается на диван и закрывает лицо. Сегодня в ней нет той чопорности и манеры поминутно оскорбляться, как при первой беседе в конторе. Но какая-то если не театральность, то чрезмерность в выражении чувств продолжает отталкивать Пал Палыча.

— Слезами не поможешь, Галина Степановна, — дежурно говорит он, выдержав короткую паузу.

Артамонова отнимает руки от лица и сжимает виски.

— О, я не плачу. Плакать легко! Разве я могу себе позволить… Если б он просто погиб — это можно понять… хотя Толя в совершенстве владел машиной… но смерть не разбирает… Проклятые, проклятые деньги! Любая смерть лучше, чем бесчестье!

— Галина Степановна, услыхав про деньги, вы сразу сказали «чужие». О ком вы подумали?

Женщина молчит, потупясь…

Перед мысленным ее взором возникает эпизод из прошлого. Она держит двумя пальцами пачку купюр — на отлете, со страхом и гадливостью.

— Толя, я чистила твою куртку, и вот выпало…

Артамонов, смотревший по телевизору футбольный матч, оглянулся, пережил мгновение паники, затем протянул с почти натуральной беспечностью:

— А-а… это не мои, Галочка. Один тут просил достать запчасти.

— Поклянись, что Антон ни при чем!

— Антон? Клянусь, чем хочешь!

— Прости, Толя. Я вдруг подумала… Прости…

Артамонова поднимает глаза на Пал Палыча.

— Умоляю, избавьте меня от этого вопроса! Я не могу.

* * *

Томин тем временем беседует с Алексеем Прокопычем, сидя в скверике. Старик держится обходительно и улыбчиво, припрятав свое раздражение.

— Вашей собачке, по-моему, год или около того? — говорит Томин.

— Около того.

— Значит, из конторы по починке времени вы три года как уволились. Но с Артамоновым поддерживали контакты?

— Ах, инспектор, собачка довольно маленькая, верно? До слона каких размеров и какого назначения вы намерены ее раздуть?

— Просто интересно, почему вдруг вам подарок. Нынешним сослуживцам Артамонов щенка редкой породы не предлагал.

Щепкин постукивает ногтем по стеклу часов.

— Пятьдесят минут, инспектор. А вы как-то все не можете толком сформулировать, что же вас интересует.

— Масса вещей.

— Это заметно.

— В частности, вы.

— Помилуйте — чем?

— Очень хотелось бы услышать, что вы в действительности знаете об Артамонове. О его «Волге». О чемоданчике.

— Моя Аба сказала бы: хотеть косточку и иметь косточку — далеко не одно и то же! Шучу-шучу, инспектор, по-стариковски. Сам крайне заинтригован. Анатолий ведь был такой добрый и примерный юноша: не пил, не курил…

— Не ухаживал за женщинами?

Щепкин остро взглядывает на Томина.

— Сорок шестой размер. Третий рост, — многозначительно подсказывает инспектор.

— А вас и это интересует? — спрашивает Щепкин, коротко помолчав. — Ах, инспектор, инспектор! Если б вы сразу заговорили о женщинах, а не морочили голову собаками, я бы… Надеюсь, Анатолий простит, что я вас познакомлю с его пассией. Это за городом, по Калужскому шоссе… Ну да, разумеется, от нее он и ехал, когда погиб, — подтверждает он, уловив движение собеседника.

Расставшись с Щепкиным, Томин направился в лабораторию к Кибрит.

— Будь другом, дай чего-нибудь от головы!

— Цитрамон или анальгин? — спрашивает Кибрит, роясь в ящике.

— Шут его знает, что дашь.

— Для верности глотай обе. Стоп, тут не вода! — заслоняет она стакан на столе.

Томин запивает таблетки из графина.

— Кто это тебя допек?

— Один А. П., чтоб его! Чую, надо ухватить, а ухватить не за что. — Набирает внутренний телефон, слышатся длинные гудки. — Куда-то Паша исчез.

— По-моему, у Скопина.

— Уже на ковер? Эх, работа-работенка!.. А я, между прочим, собираюсь к одной даме легкомысленного поведения.

— Пожелать успеха?

— Служебного, Зинаида, служебного! Если старичок не надул, привезу вам пассию Артамонова! Скажи Паше, чтоб дождался, ладно?

* * *

Скопин — генерал-майор, начальник Знаменского, — отнюдь не собирался распекать его.

— Вот такой был серьезный разговор, Пал Палыч, — резюмирует он. — И я рекомендовал вас. Пойдете в начальники?

— Очень ценю доверие, Вадим Александрович… — смущенно произносит Знаменский и умолкает.

— Ну-ну, без реверансов. Да? Нет?

— Честно говоря, не тянет… Привык сам вести следствие. Люблю докапываться до причин, искать ходы… словом, люблю свою работу, Вадим Александрович. Другой просто не мыслю.

— Кого же предложите вы?

— Да хоть Зыкова!