Он где-то здесь

— Полгода?.. — повторил он непослушным языком. Глаза его затуманились, и Щепкин — коварный змий — дал Артамонову насладиться радужными видениями.

Официантка убрала остатки ужина и принесла десерт.

Артамонов в два глотка осушил чашечку кофе, вылил в бокал остатки вина, потом набросился на минеральную воду. Он горел, как в лихорадке. Согласиться? Отказаться?

— Ты подумай, — безмятежно разрешил Щепкин. — Никто не торопит. — Он уже понял, что парень станет послушным исполнителем его воли. Так оно все и вышло…

Ресторан остался далеко позади. Машина сворачивает на грунтовую дорогу. Сосновая роща, за рощей — поле.

Щепкин опускает стекло со своей стороны и вдыхает деревенские ароматы. Впереди виден дубовый лес.

— Первый поворот направо, — говорит Щепкин и прикрывает глаза.

Машина тормозит у правления колхоза.

— Вот оно, наше гнездышко, — вздыхает Щепкин. — Как жалко разорять…

— Не расстраивайтесь, Алексей Прокопыч, — усмехается Знаменский.

— Ни-ни-ни! — спохватывается тот.

И все, кроме шофера, уходят внутрь.

Шофер распахивает дверцы, проверяет ногой шины после ухабистой дороги и усаживается на лавочке с неизменной книжкой.

Во время очной ставки с Щепкиным председатель испытывает сложные чувства: он знает, что виноват, не пытается оправдываться, но вместе с чувством стыда испытывает и облегчение, освобождение от гнетущей тревоги.

— Вопрос к обоим: знаете ли вы друг друга? Если да, не было ли между вами вражды? Пожалуйста, товарищ Щепкин.

— Это председатель колхоза «Коммунар» Иван Тихоныч Никитин, — безмятежно сообщает Щепкин. — По-моему, отношения были дружеские. Человек он симпатичный и неглупый.

— Товарищ Никитин?

— Что?

— Знакомство? Отношения?

— Понятно, знаком. А любить не за что.

— При каких обстоятельствах вы познакомились?

Никитин открыл было рот, а слова с языка не идут.

— Пускай он… Соврет — поправлю.

Знаменский оборачивается к Щепкину:

— Прошу.

— Впервые мы встретились осенью восьмидесятого года. Я предложил создать в колхозе подсобное производство. Для дополнительного финансирования хозяйства. Вскоре был заключен договор по стандартной форме: рекомендованный мной бригадир взялся организовать мастерскую по изготовлению художественной чеканки. Разумеется, с использованием труда колхозников в свободное время.

— Так? — спрашивает Пал Палыч Никитина.

— Фиктивную мастерскую!

— Что именно было фиктивным?

— Да все. Все! Кроме договора. — Никитин отвечает Знаменскому, но смотрит на Щепкина. Смотрит с открытой злостью.

А Знаменский наблюдает за ним. Со старым авантюристом все ясно, и то, о чем он повествует, уже известно из допроса куда более подробно. Никитин же новый человек, которого еще предстоит понять и оценить.

— Ну конечно! Все фиктивное, кроме договора! — улыбается Никитину Щепкин.

— В двух словах поясните.

— Даже с определенным удовольствием. Когда придумаешь что-то нестандартное, невольно гордишься. — Щепкин теперь обращается к ведущему протокол Орлову: долго смотреть в глаза Никитина — все же нагрузка для нервов. — Как-то утром меня осенило: создать совершенно мифическую мастерскую. Чтобы ни-че-го не выпускала. Одна вывеска. Готовые изделия в торговле взяли, по той же цене сдали, только ярлычки переклеили: «Изготовлено цехом народных промыслов». И ни «левака», ни пересортицы. Так сказать, в белых перчатках. Пятнадцать процентов оборота шли в колхозную кассу.

— За счет чего создавались преступные доходы?

— Для художественных промыслов мы получали разное дефицитное сырье. На него всегда были покупатели, которые не боялись переплатить.

— Количество рабочих? — осведомляется Орлов.

— В такие подробности я не вникал. — Щепкин делает жест в сторону председателя, переадресовывая вопрос к нему.

— На данный момент — сто пятьдесят человек, — отрывисто говорит тот. — Две трети — «мертвые души». За них получали они… организаторы. Остальные — мои мужики, которые ничего не делают. Зарплата по двести в месяц. И две старухи. Клеют этикетки.

— Я имел лишь скромную ренту, — невинно уточняет Щепкин. — За идею и мелкие консультации.

— Ты!.. — гневно выдыхает Никитин. — А к моим рукам копейки проклятой не прилипло!.. Зайдите в избу, увидите, — обращается он к Знаменскому.

— Размеры «скромной ренты» вам известны?

— Нет. Сколько себе, сколько кому — не знаю. — Никитин сверлит злым взглядом затылок Щепкина, любующегося игрой солнца в листве. — Я им надавал доверенностей, гнилая башка!

— И чистых бланков с подписью! — доносится смешок от окна.

— И бланков… — сникает председатель. — Затянули в такое… в такую… — он не находит приличного слова.

— Товарищ следователь, маленький вопрос? По существу, — подает голос Щепкин.

— Да?

— Иван Тихоныч, вас разве принуждали? Может быть, били? Или подвешивали за ноги? Я предложил — вы согласились. Прошу, чтобы это было в протоколе.

— В протоколе все будет, — заверяет Орлов.