Он не хотел предавать

— Не снимайте обувь, ни в коем случае! — жестом удержала его хозяйка. — Подождите меня в гостиной. Я сейчас приготовлю нам чай.

Вероника Николаевна провела гостя через темный и пыльный холл. Вдоль стен возвышались застекленные стеллажи с книгами, поблескивавшими тиснеными корешками. Хозяйка распахнула перед Георгием двери полукруглой гостиной, расположенной в эркере, тремя окнами выходящей на набережную Водоотводного канала. Сдернула со спинки стула забытую шаль, кивнула Георгию:

— Присаживайтесь, обождите меня.

Гольцову показалось, будто он оказался в доме-музее. Пока Вероника Николаевна гремела на кухне чашками, Георгий переходил от стены к стене, рассматривая картины и фотографии в рамках под стеклом. Обои на стенах были старые, из эпохи соцреализма: тисненые, темно-бордовые с позолотой. Кое-где на обоях выступали яркие прямоугольники, — там когда-то висели картины. Можно представить, какой роскошной казалась эта комната лет пятнадцать назад.

«Куда исчезли картины со стен?» — думал Гольцов.

Он поднял голову и посмотрел на тусклую единственную лампочку в шестьдесят ватт, горевшую в массивной бронзовой люстре с хрустальными подвесками.

На одном рисунке, напоминавшем театральный задник, стояла размашистая подпись, соответствующая звучной фамилии: «Мессерер». Это имя ничего Гольцову не говорило. Георгий вовсе не причислял себя к знатокам живописи, просто за долгие годы работы в Интерполе пришлось понемногу овладеть «смежными специальностями». Тем более в одном кабинете с ним, за соседним столом, работала сотрудница-искусствовед, занимавшаяся преступлениями, связанными с хищениями культурных ценностей.

Зато человека на фотографии в другой рамке под стеклом он сразу узнал: Высоцкий! Да, точно он. А рядом, в шляпе с обвислыми полями по моде семидесятых годов, — молодую Марину Влади. А вот еще любопытная фотография: Элизабет Тейлор в Москве на Красной площади, в компании с кем-то из наших артисток, имени которой Георгий с ходу не мог вспомнить, хотя когда-то очень даже ее любил. (В смысле — платонически.)

А вот фотография молодого Марчелло Мастроянни с его автографом. А этот парнишка в белых колготках — знаменитый танцор балета, как же его фамилия? Сбежал из Советского Союза… Нуриев! Точно, Рудольф Нуриев…

М-да!

«А из нашего окна — площадь Красная видна! — А из нашего окошка — только улица немножко…» — подумал Гольцов, выглядывая в окно.

Сквозь плотную подушку облаков пробились лучи алого, предзакатного солнца, осветив дома напротив и голые кроны деревьев на бульваре насыщенным ярким светом. Темное зеркало Водоотводного канала порозовело, в нем мелькали облака.

— Вы меня заждались, — входя, сказала Вероника Николаевна. — К нам сейчас редко кто приходит. И сахара в доме не оказалось, вы уж извините.

— А я пью без сахара, — солгал Гольцов.

— Да? Что ж, но у меня нашлось вишневое варенье. Будем пить чай с вареньем.

Георгий взял из ее рук поднос. Вероника Николаевна смахнула пыль со стола, вздохнула, но не стала оправдываться перед гостем за беспорядок в доме. Как есть, так есть… Все это мелочи.

Они сели за стол.

— Может быть, вы голодны? — спохватилась Вероника Николаевна. — Хотите пообедать?

— Нет-нет! — наотрез отказался Георгий.

Они оба замолчали. Лишь слышно было, как тихо звякают чанные ложечки о тонкие стенки фарфоровых чашек. Наверное, Вероника Николаевна использовала чашки из парадного, а не будничного сервиза. На чашке Вероники Николаевны глазастый Гольцов приметил ломаную ниточку-трещинку.

И чтобы нарушить неловкую тишину, оба одновременно заговорили и запнулись на полуслове, уступая друг другу:

— Продолжайте, продолжайте!

— Нет, вы что-то хотели спросить?

— Ничего важного.

— Нет-нет, говорите!

Георгий спросил, указывая на одну из картин:

— Похоже на Левитана.

Вероника Николаевна оглянулась, кивнула:

— Это и есть Исаак Левитан. Вы разбираетесь?

Георгий отрицательно покачал головой:

— Случайно угадал. Просто похоже…

— У вас цепкий взгляд, — похвалила Вероника Николаевна.

Георгий зачерпнул ложкой варенье.

— Знаете, я вас вспомнила, — неожиданно призналась Вероника Николаевна. — Юра о вас говорил. Вы были его непосредственным руководителем на работе, так?

Георгий смутился:

— Так.

— Я вспомнила. Юра отзывался о вас с большим уважением. Мне кажется, он вами восхищался.

— В самом деле? — пробормотал Георгий, чувствуя себя неловко.

— Я привыкла доверять мнению сына. Он сходился с людьми только близкими ему по духу.

Георгий покачал головой:

— Надо же… Юра мне тоже нравился, и… М-да, нечего добавить.

Он умолк.

В прихожей хлопнула входная дверь, послышалось шарканье шагов по коридору. Вернулся Малышев-отец. Вероника Николаевна молча прислушивалась к его шагам. Не заглядывая в гостиную, он скрылся в своей комнате, раздраженно хлопнув дверью. Снова стало тихо.

— Он сюда не зайдет, — сказала Вероника Николаевна, успокаивая неизвестно кого, то ли гостя, то ли саму себя.

Не называя имени, негромко заговорила о муже в третьем лице: