Он придет

– Пожалуйста, возьмите их назад. Припрячьте как следует.

– Только совсем ненадолго, сеньор, хорошо? Это черные деньги. Дурной глаз. Mal ojo.

– Я вернусь за ними, если это то, чего вам хочется.

Она взяла коробку, опять ушла и вскоре вернулась.

– А Рафаэль точно не знал?

– Точно. Узнал бы – и не было бы никаких денег.

Разумно. Наркоманы известны тем, что у них даже разменная монета не задерживается, не говоря уже о целом состоянии.

– И еще один вопрос, сеньора. Ракель сказала мне, что у Илены были какие-то кассеты – пленки с записями. С музыкой и еще какими-то упражнениями на релаксацию, которые ей дал доктор Хэндлер. Когда я осматривал ее вещи, то никаких кассет не нашел. Вы что-нибудь про это знаете?

– Не знаю. Правда, не знаю.

– Кто-нибудь рылся в тех коробках до меня?

– Нет. Только Рафаэль с Антонио, они искали книги, что-нибудь почитать. Policia

брала коробки раньше всех. Больше никто.

– А где ваши сыновья сейчас?

Круз встала, внезапно взволнованная.

– Не обижайте их. Они хорошие мальчики. Они ничего не знают.

– Не буду. Я просто хочу с ними поговорить.

Она посмотрела вбок – на стену, покрытую семейными портретами. На своих троих детей, юных, невинных и улыбающихся – мальчишки с короткими стрижками, прилизанными на прямой пробор, в белых рубашках с распахнутым воротом, между ними девчонка в блузке с рюшечками. На выпускной снимок – Илена в квадратной шапочке и мантии, во взгляде усердие и уверенность в себе, готовность завоевать весь мир своими мозгами и обаянием. На мрачную, вручную раскрашенную фотографию своего давно почившего супруга в тугом накрахмаленном воротничке и сером саржевом костюме, торжественно и скованно смотрящего в объектив, – простого работягу, непривычного к суете и суматохе, с которыми принято запечатлевать чью-то личность для потомков.

Круз смотрела на фотографии, и ее губы почти незаметно двигались. Словно генерал, озирающий дымящееся поле битвы, она молча подсчитывала уцелевших.

– Энди на работе, – сказала женщина, после чего назвала мне адрес автосервиса на Фигероа.

– А Рафаэль?

– Про Рафаэля не знаю. Сказал, что пойдет поищет работу.

Мы с ней оба знали, где он. Но для одного дня я достаточно покопался в открытых ранах, так что предпочел придержать язык – только поблагодарил ее и отчалил.

* * *

Нашел я его, с полчасика покатавшись туда-сюда по Сансет и прилегающим улицам. Он шел к югу по Альворадо, если можно назвать ходьбой спотыкающееся механическое ковыляние, которое влекло его головой вперед, за ногами следом. Держался поближе к домам, отшатываясь к проезжей части, когда у него на пути оказывались люди или какие-то другие препятствия, и быстро возвращаясь в тень магазинных навесов. Несмотря на жару, на нем была фланелевая рубаха с длинным рукавом, свободно болтающаяся над защитного цвета штанами и застегнутая до самого горла. На ногах – высокие кроссовки; шнурки на одной ноге развязались и хлопали по земле. Он выглядел еще более худым, чем мне помнилось.

Я ехал медленно, держась в правом ряду, вне поля его зрения, не обгоняя и не отставая. Раз Рафаэль миновал группу мужчин среднего возраста, судя по виду, торговцев. Они тут же стали тыкать пальцами ему в спину, качать головами и хмуриться. Он не обратил на них внимания, напрочь отрезанный от внешнего мира. Тыкался вперед лицом, как сеттер, учуявший след. Из носу у него постоянно текло, и он утирал его рукавом. Глаза метались из стороны в сторону, пока тело продолжало безостановочно двигаться. Он облизывал губы, шлепал своими тощими ляжками в размеренном ритме, гримасничал, будто что-то напевая, резко дергал головой вверх-вниз. Вел себя якобы спокойно и безмятежно, но никого не мог обмануть. Словно у пьяного, который изо всех сил пытается выдать себя за трезвого, все его старания выглядели преувеличенно, надуманно и совершенно неестественно. Они производили противоположный эффект: Рафаэль походил на голодного шакала, рыскающего в поисках добычи – отчаявшегося, пожираемого изнутри и терзаемого болью снаружи. Его кожа блестела от пота, бледная и призрачная. Люди отшатывались с дороги, когда он пер прямо на них.

Я прибавлял и убавлял газу еще два квартала, после чего наконец подрулил к тротуару и припарковался возле переулка за трехэтажным строением, в первом этаже которого размещался латиноамериканский продуктовый магазинчик, а на двух верхних – квартиры.

Быстрый взгляд назад подтвердил, что Рафаэль движется в том же направлении.

Я вылез из машины и нырнул в переулок, в котором воняло гниющими пищевыми отходами и мочой. Тротуар усыпали пустые и разбитые винные бутылки. В сотне футов находилась погрузочная площадка, пустая, ее стальные двери были закрыты и заперты на засов. По обеим сторонам переулка в нарушение правил было припарковано с десяток машин; выезд перекрывал полутонный пикап, поставленный перпендикулярно стенам. Где-то вдалеке группа уличных музыкантов-марьячи играла «Cielito Lindo». Мерзко орал кот. На бульваре крякали автомобильные гудки. Плакал ребенок.