Он приходит по пятницам

Миша подошел туда с простейшей целью: выяснить, забрали ли уже ключ от 317-ой комнаты, где он работал вместе с другими сотрудниками лаборатории, или же ему надо взять этот ключ и расписаться в особом журнале, фиксирующем – помимо прочего – и время, когда сотрудники НИИКИЭМСа появляются на рабочем месте, и когда его покидают. Хотя время уже подходило к двенадцати часам (а рабочий день в институте начинался строго в девять ноль-ноль), Миша не мог быть на сто процентов уверен, что хоть один из троих его сослуживцев, работающих в этой комнате, его опередил и уже взял ключ – могло быть по-всякому. Чаще всего ключ отсутствовал, поскольку обычно Миша появлялся на работе отнюдь не в первых рядах. Даже на фоне царящего в таких учреждениях довольно пренебрежительного отношения к производственной дисциплине не имевший ученой степени мэнээс Стасюлевич М.Г.

выделялся своей вольностью и даже несколько бравировал тем, что посещал отведенное ему присутственное место не «по часам», отсиживая свои сорок часов в неделю «от звонка до звонка», а по собственному расписанию, которое сам и определял. (А если честно, то не особенно о нем и беспокоился – лишь изредка коря себя за то, что дело идет слишком медленно, и давая себе зарок – «с понедельника», «с первого числа» и т.п. – интенсифицировать свои трудовые усилия). Оправдывая себя и свою излишнюю безалаберность в отношении этих самых «трудовых усилий», он подводил под принятую им линию поведения принципиальную базу и понятие «ненормированного рабочего дня» (своеобразно толкуемое научными сотрудниками) объявлял одной из фундаментальных академических свобод.

Я вам не бухгалтер

, – вот его твердая позиция, которую он не только неоднократно декларировал в лабораторных разговорах за чайным столом (при этом в чайных чашках могли быть и иные напитки), но и – по возможности – практиковал в реальной жизни. Если я дома до поздней ночи могу читать научные статьи или исписывать груды бумаги, рассчитывая какой-то процесс, и это считается нормальным, то и в институт я могу приходить, когда считаю нужным, и никакая тетенька из отдела кадров или из министерства не должна мне в этом смысле ничего указывать – я не хуже ее знаю, как мне планировать свою работу.

Как бы ни относилось его непосредственное начальство к подобным декларациям, до поры до времени Мише (да и прочим) это сходило с рук, и на все его вольности смотрели сквозь пальцы. Хотя, возникни у того же завлаба необходимость приструнить не угодившего ему чем-то сотрудника, в его руках был бы уже готовый набор Мишиных прегрешений против производственной дисциплины: хочешь – объявляй ему порицание перед строем, а хочешь – так и вовсе увольняй его с завтрашнего дня. КЗОТу[3]

это противоречить не будет. Да и сам Миша понимал, что принципы принципами, а реальное поведение не может базироваться только на них, надо принимать во внимание и текущее соотношение сил и прочие обстоятельства, а потому вполне мирился с тем, что, проводя свою принципиальную линию, приходится кое-где и пригнуться, а в некоторых случаях не стоит упрямо лезть на рожон – толку от этого все равно не много.

В то время, когда Миша мне об этом рассказывал, он уже довольно иронически относился к своей младенческой прямолинейности и своим тогдашним декларациям. Однако кое-что из прежних настроений и взглядов в нем оставалось. Так он, посмеиваясь, но и с некоторым горделивым оттенком, поведал мне историю из тех времен, повествующую о его лобовом столкновении с местными блюстителями трудовой дисциплины, так сказать о заочном конфликте с ними, закончившемся полной Мишиной победой – если не нокаутом, то уж точно по очкам.