Она смеётся, как мать. Могущество и причуды наследственности

В 2004 г. Хиршхорн покинул Уайтхед и переехал в здание по соседству, где располагается Институт Броада, чтобы продолжить изучение роста. Когда я пришел к нему в институт в 2017 г., он все еще изучал его. Исследователю только что предоставили новый, практически пустой кабинет. Он принес с собой телефон и ноутбук. На маркерной доске кто-то написал Flour и Flower

[561]. Хиршхорн был настолько среднего роста, насколько это только возможно.

Он рассказал, что за 17 лет совместного с коллегами изучения роста добился определенного прогресса. Сейчас разговоры Хиршхорна с родителями звучат несколько иначе: «Вместо того чтобы сказать, что мы не знаем, какие это гены, я обычно говорю: мы знаем некоторые из них».

Однако, если бы родители принесли Хиршхорну последовательность ДНК своего ребенка и спросили, какой у него будет рост, он все равно не смог бы им ответить. «Может быть, когда-нибудь мы к этому придем, и даже прежде, чем я выйду на пенсию», – поделился он со мной.

Пока я работал над этой книгой, мои дочери подросли. Они по очереди вступили в ту жизненную фазу, когда на своих родственников начинают смотреть сверху вниз. На каждой семейной встрече происходит как минимум одно сравнение роста спина к спине. Наши дети стоят по стойке смирно, пока мы, прищурившись, смотрим чуть поверх их макушек и приглаживаем им волосы. В периоды своих ростовых скачков Шарлотта и Вероника оставались послушными девочками. Можно сказать, что они скорее потакали нам, что сами-то не обращали особого внимания на свой быстрый рост, а больше думали о предстоящем выступлении на концерте или с нетерпением ожидали продолжения «Девочек Гилмор». Когда они закатывали глаза и вежливо улыбались взрослым, озабоченным их ростом, я узнавал себя.

Я помню те годы, когда мы с братом Беном стремительно росли. Линии, которые наши родители чертили на раме кухонного дверного проема, выполняли функцию стрелок часов, отмеряющих семейное время. Скачки от одной линии к другой ясно показывали, как сначала мы с Беном переросли мать, а затем и отца. Когда я дорос до 183 см, а Бен до 185 см, наши менее высокие родственники начали удивляться. Теперь им приходилось задирать головы, чтобы взглянуть нам в лицо. Оказавшись в непривычной позе, они спрашивали: «Откуда это?» Из тумана их памяти выплывал высоченный прадедушка или же они пытались вспомнить, что там двоюродная бабушка рассказывала о своем высоком кузене. В нашей родословной они искали хоть кого-нибудь, от кого мы смогли унаследовать наш рост. Они говорили о высоком росте так, будто это был бриллиант, который наш предок спрятал в сейф, где он пролежал в течение века, пока мы с Беном не вытащили его на свет божий.

Иногда наследственность ведет себя с прямотой, подобной чему-то, всего лишь укрытому от глаз, – две испорченные копии гена pah

приводят к фенилкетонурии. Но обычно влияние наследственности расшифровать гораздо сложнее. Оно скрыто за завесой, порожденной как нашими генами, так и внешними влияниями. Трудно представить себе что-то более немудреное, чем рост. Это всего лишь число, которое можно определить с помощью рулетки. Однако принцип его наследования может быть таким же непонятным, как квантовая физика. Свет – одновременно и частица, и волна. Рост зависит одновременно и от наследственности, и от условий жизни. Этот параметр был среди тех загадок, над которыми уже бились первые исследователи наследственности, – но ее решение до сих пор не найдено.

__________

Известно великое множество историй о великанах и карликах. В Библии описана мифическая раса исполинов, жившая до Всемирного потопа. Ог, царь Васана, спал на железной кровати длиной в девять локтей (4,1 м)[562]. Про Ога и его рост говорится и в других сказаниях, пришедших из стран Ближнего Востока. В одном из них сообщается, как он спасся от Потопа, бредя по дну и держась за Ковчег снаружи, а океан плескался у его колен. В другом рассказывается, что одну из его костей проложили через реку в качестве моста.

Древние греки и римляне иногда находили кости динозавров и помещали их в храмы, веря, что те принадлежат человекоподобным гигантам. Кроме того, они восхищались настоящими гигантами, жившими среди них, и в своих писаниях завышали их рост. Так, Плиний Старший уверял, что во времена правления Августа в Риме жили два трехметровых человека. Похожие сообщения о необычайно высоких людях периодически всплывали и в эпоху Возрождения. Живший в XVI–XVII вв. врач Платер утверждал, что однажды встретил в Люксембурге человека «девяти футов высотой» (2,7 м)[563].