Она зомби

И именно с относительно недавнего времени, когда планету захлестнуло это самое второе пришествие стремительно мутировавшего, не имеющего теперь уже ни вакцины, ни противоядия вируса, смерть стала чем-то привычным, вызывающим только лишь разочарование и, конечно же, страх. Только страх этот был совсем не таким, каким он был когда-то прежде. Это была вовсе не то самая трепетная боязнь чего-то непонятного и мистического, а страх реального и чрезвычайно агрессивного вида, одно спасение от которого заключается только в необходимости срочно прятаться и бежать. Бежать, чтобы остаться в живых, пусть и ненадолго, как говорится, лишь до поры до времени.

Нет, холодно на бетонном полу ей не было, потому что все ее нервы и нервные окончания были уже мертвы, как впрочем и сам мозг, во всяком случае та его часть, которая хранит воспоминания, яркие события, цвета, запахи, эмоции и мысли, и активно используется при жизни.

И все, что испытывала она теперь, был только лишь голод, невыносимый и бесконечный, принуждавший перемещаться и действовать только лишь с одной единственной целью, с целью отыскания средства его утоления, коим могла быть только живая и теплая человеческая плоть и кровь.

Когда судорога в теле прошла, ей захотелось вдохнуть воздух полной грудью и что есть силы закричать. Вероятно, это были какие-то еще не до конца утраченные рефлексы прежнего живого человеческого тела, которые сами по себе вовсе даже не являлись каким-то особенным признаком или показателем жизни. Ведь, как известно, у мертвых тоже некоторое время еще продолжают, к примеру, расти волосы и ногти. И это вовсе даже не доказывает, что мертвое тело живо.

Она медленно поднялась, расправилась и с силой дернула руками со скрюченными, готовыми хватать и рвать все живое пальцами, после чего прислушалась.

Все звуки для нее теперь были совсем не такими как прежде, хотя сравнивать ей сейчас, конечно же, уже было не с чем, ведь память ее к этому времени перестала существовать и окончательно стерлась. Звуки в ее восприятии были глухими и долгими, словно в резервуаре, заполненном водой. Зрение ее тоже было теперь другим. Весь мир для нее был тусклым и мутным, вероятно из-за помутневшей роговицы глаз, и, конечно же, совершенно бесцветным, в оттенках только лишь черного и серого, начиная от относительно светлого и до самого темного их тонов.

Да и не нужны уже были ее мертвому телу другие цвета.

Радоваться цвету неба или восхищаться зеленью травы она все равно не имела возможности, да ей это и не надо было уже вовсе. А чтобы найти средство утоления голода вполне достаточно было и только лишь наличия возможности отличать движущиеся, живые организмы, от таких же как и она сама, неживых, а попросту говоря трупаков.

В помещении с бетонным полом было сумрачно и относительно тихо.

Вентиляционные решетки с тихим свистом сквозили воздухом. Свет сочился откуда-то из коридора через паутину трещин и сколов на стеклянной двери.

И где-то там, за разбитой дверью была добыча.

Она поняла это по едва заметному шороху, вдруг долетевшему до нее.

Что это было она не знала, не понимала, но сразу же двинулась на этот едва заметный звук.

Под ногами скрипели осколки стекол.

В коридоре она едва не зацепилась за перевернутый разбитый аппарат переливания крови, после чего просочилась через нагромождение больничных кушеток и кресел с перепачканными бурой кровью и следами от пуль матрасами.

Одна из поврежденных ламп дневного света на потолке время от времени сыпала искрами. Другие лампы напряженно гудели.

В какой-то момент она остановилась и замерла, чтобы понять, откуда именно из длинного больничного коридора со множеством выломанных дверей исходит звук.

И звук этот тут же повторился снова.

Кто-то негромко всхлипнул в одном из ответвлений коридора.

Она снова двинулась на этот звук и, всматриваясь в сумрак, замерла.

Это был ребенок.

Мальчик.

Лет девяти, не больше.

Он просто стоял посреди коридора, всхлипывал, мелко трясся от страха и звал:

– Мама.

Она не понимала человеческую речь.

Ей также не было и понятно значение этого слова, она слышала только звук.

Любые сочетания звуков, произносимых живыми, не имели для нее теперь ровным счетом никакого значения и смысла. Впрочем, злобное шипение других трупаков она тоже не восприняла бы как речь именно потому, что не наделены ожившие мертвецы возможностью того общения, каким обладают живые.

В желании накинуться и вонзиться зубами в живую плоть, она приготовилась к прыжку.

Мальчишка не видел ее, просто стоял, сложив руки по швам так, будто в данный момент находился перед отчитывающим его за невыполненное домашнее задание строгим учителем.

В нетерпении она злобно зашипела.

– Мама, – только теперь обернулся на нее мальчик, и зрачки его глаз расширились от дикого ужаса.

Ему следовало бы, наверное, бежать по коридору прочь, но вместо этого ребенок просто попятился и спрятался в одной из комнат без окон и с выломанной дверью, после чего, осознав, что попал в ловушку, жалобно и громко всхлипнул.