«Онейрос»

— Господин Дунла, — взорвался президент, — мое терпение на исходе, и будьте уверены, что так вы ничего не добьетесь. Вы меня не знаете… — Гаран вдруг улыбнулся той же ледяной улыбкой и продолжал с деланным спокойствием, сквозь которое прорывалась ирония и желание заставить собеседника понять его мысль: — Я ведь сказал ясно: увеличение жалования имеет причиной, скажем, открытие тех двух препаратов… Но мы оба прекрасно знаем, что, по сути, речь идет о чем-то совсем другом. Об этом другом я и спрашиваю вас причем советую вам отказаться от наигранной наивности, которая не производит на меня ни малейшего впечатления — сколько?

— Ах, речь идет о другом…

— Представьте себе… — процедил Гаран.

Фел явно смутился. Его руки мучили красную кожу кресла, взгляд не отрывался от пепельницы на столе.

— Я не понимаю, как вы могли узнать, но если речь идет об Онейросе[4]… - пробормотал он наконец.

Он казался гимназистом, которого пробирают за какую-то проделку.

— Онейрос? — снова иронически воскликнул Гаран.

— Значит, у него уже есть и название! Может быть, у вас в кармане лежит и патент.

— У меня?… Нет, я об этом и не подумал…

— Прекрасно, — решил президент. — Мы запатентуем его на имя заводов Гар энд Гу.

Но молодой человек, уже оправился от волнения, и слабая улыбка вдруг украсила его худое остроносое лицо.

— Вы что же, думаете, что счастье можно запатентовать?

Гаран уже собирался ответить, но, вовремя проглотив готовые сорваться с его уст слова, вопросительно посмотрел на сидевшего напротив него молодого человека.

— Знаете, — сказал он наконец, — Я не пойму… может, вы и в самом деле наивный человек? Или просто сумасшедший?

— Потому что говорю о счастье?

Его улыбка определилась и уже не выдавала ни тени смущения. Мало того, на лице молодого человека, где-то в уголках губ, Гаран обнаружил тень злорадства.

— Счастье, — процедил председатель сквозь зубы.

— Вас пугает это слово? Меня — нет. Меня пугает боль, недоверие, злоба…

— М-да… — сказал Гаран. — А в пятнадцать лет вы, несомненно, писали стихи…

— И они были полны утраченных иллюзий и призывов к самоубийству, засмеялся Фел.

— Вы сильно продвинулись, — сухо констатировал его собеседник. Теперь вы просто призываете к самоубийству. Вы убиваете!

Возмущенный, молодой человек вскочил на ноги.

Ни следа улыбки не читалось больше на его лице, и кроткая голубизна глаз получила металлический отблеск.

— Что это за шутки?

— Понимаю, — спокойно сказал Гаран. — Не совсем наивный, не вполне сумасшедший. Но бессознательный и тем опасный.

— Господин председатель!..

— Распределитель счастья! Разумеется, дарового. Благодетель — пока в узком радиусе. В рамках одной столицы. Но потом… надеюсь, вы мыслите крупными масштабами, не так ли? Потом счастье распространится на всю страну, на весь континент, на весь мир…

— Да, представьте себе! — воскликнул Дупла. — Именно так! Ваша ирония и скептицизм меня не трогают. Впрочем, я уверен, что вы и сами чувствовали себя в последние дни более добрым, более щедрым, как…

— Ошибаетесь, — прервал его Гаран. — Меня не было в Терезии. И это позволило мне остаться трезвым.

— Несмягченным — хотите вы сказать.

— Нет, я хочу сказать — трезвым. Поверьте мне, обычно я знаю, что говорю… В этом мире ничто нельзя получить из ничего, и вы, как ученый, лучше меня должны знать закон Лавуазье. Все превращается, говорят химики. Все оплачивается, говорим мы. Все, господин изобретатель, от шнурка для ботинок до счастья. То, что не оплачено, — украдено. А общество защищается от воров, даже если эти воры — нового, необычного типа, даже если они крадут не материальные блага, а счастье!

Пораженный, Фел снова откинулся на спинку кресла.

— Странный образ мыслей, — сказал он тихо, словно самому себе. — Ведь счастье нельзя измерить или взвесить. Подобно жизни и смерти, счастье бесконечно.

Давая его кому-нибудь, вы не крадете его у другого…

— Вы опьянели от холодной воды, господин философ, — спокойно произнес Гаран. — И обманываете сами себя, используя пустые слова. Счастье… Прекрасное название для вещи, которая не существует! Покажите мне счастливого человека. Когда вы были маленьким, вам, конечно, рассказывали сказку о «рубашке счастливчика», но, как видно, вы не запомнили ее мораль. Или вы хотите превратить человечество в отупевшую орду, неспособную к работе и слоняющуюся без дела весь божий день?… Нет, господин Дунла, речь идет не о счастье. Ваше изобретение просто подрывает инстинкт самосохранения! И самое плохое в этом то, что кража скрыта, завуалирована, и сам обворованный не замечает, что с ним сделали. Понимаете?

— Нет, — ответил Фел. — Я не могу за вами следить, у моих мыслей совсем другое направление, словно мы представляем два разных человечества.