Они хотят быть как мы

– М-да, тоска. Ну, давай дальше. Придумали какие-нибудь клёвые тесты?

Мое сердце сжимается. Испытания – это то, что мне меньше всего нравится в клубе Игроков. Все остальные думают, что испытания необходимы, что именно они выделяют нас и делают нас крутыми. Сломать себя и снова собрать воедино, чтобы доказать, что ты можешь следовать правилам Игроков, что ты достоин, что заслуживаешь всего, что могут предложить тебе Игроки. Я думаю, что эти проверки – средство для достижения цели.

– Пока нет, – медленно отвечаю я. – Мы же должны разработать их лично для каждого, так что надо сначала посмотреть, что за претенденты.

К столику подходит Диана, наливает нам в кружки кофе длинными темными струйками и снова исчезает. Адам делает глоток и кивает.

– Конечно, – говорит он и тут же меняет тему. – Как Генри? – Он выгибает бровь, и я заливаюсь краской.

– Все так же, – отвечаю я. – Он собирается досрочно подать заявление в Уортон. Отец настаивает. Сам он хотел поступать в Северо-Западный университет на журналистику, но… ты же знаешь. – Выбор дался Генри нелегко, он мучился все лето, но после эпической схватки с отцом в День труда[34] сказал мне, что принял решение. И это Уортон. Бизнес-школа, а иначе ему перекроют кислород. Он рассчитывал, что сможет потом заняться бизнесом в сфере средств массовой информации или чем-то в этом роде. Запустить телеканал, сказал он без особого энтузиазма. Спасти индустрию. Но я видела, что он опустошен и раздавлен перспективой сидеть в каморке офиса в каком-нибудь небоскребе, вместо того, чтобы вести прямые репортажи из Южной Америки или Африки южнее Сахары.

Адам качает головой.

– Этому парню нужно научиться принимать самостоятельные решения. Если его фамилия Барнс, это вовсе не означает, что ему нужно

стать руководителем хедж-фонда или чего там еще. Я имею в виду, посмотри на меня. Мой отец был одержим идеей, что я буду нейрохирургом, как и он, но я послал его к черту. Я был бы несчастен как врач. Ты это знаешь. Держу пари, Генри пожалеет об этом.

Адам прав. Но согласиться с ним – значит предать Генри. Я стараюсь сохранять нейтралитет.

– Ты по-прежнему подаешь досрочно заявление в Браун[35]? – Он поднимает бровь.

Я киваю.

– Отправила в приложении на прошлой неделе.

– Уф! – Адам вздыхает с облегчением. – Ты будешь нужна мне там в мой выпускной год.

Я прикусываю губу, скрывая улыбку.

С тех пор как Адам поступил в Университет Брауна, все, о чем я могла думать, так это о том, чтобы подать заявление туда же. Поначалу мне хотелось попасть туда, потому что он учился там. Я представляла себе, как мы оба живем вдали от Золотого берега и перед нами параллельными линиями простирается наше будущее. Браун – это только начало. Мы бы сидели вместе в углу на студенческих вечеринках, в рыбацких свитерах, потягивая дерьмовый тропический сок, почти соприкасаясь лбами, погруженные в разговор. Мы бы брели по травянистому двору, пробираясь к задним воротам, и опавшие листья хрустели бы под ногами.

Но когда я всерьез взялась изучать программу университета, то обнаружила, что он может предложить гораздо больше того, чего мне хотелось. В прошлом году, когда я сказала нашему консультанту, доктору Бордман, что подумываю о поступлении в Браун и хочу изучать физику и астрономию, ее лицо просияло от восторга.

– О, дорогая, это будет весело. – Она встала из-за дубового стола и потянулась к самой высокой полке книжного шкафа, вытаскивая оттуда тонкую брошюру в бледно-желтой обложке. – У них есть программа «Женщины в науке и технике». Это просто идеально для тебя. – Ее широко распахнутые темно-карие глаза ярко блестели. – Они предлагают полную стипендию двум лучшим студентам. Конечно, сначала тебе нужно поступить, но затем ты сдаешь экзамен весной, чтобы претендовать на стипендию.

Я покраснела, смущенная тем, что ей известно о моей школьной стипендии, хотя, конечно, она знала. Это же ее работа – знать все.

– У тебя есть шанс, – продолжила она. – Очень хороший шанс. – Она пролистала мой транскрипт[36], а затем наклонилась к лэптопу, просматривая мое резюме. – Два года капитан научной команды. Стипендиат математической олимпиады все четыре года. – Она прокручивала страницы дальше. – Ага, смотри-ка, ты даже подтягиваешь по физике учеников средних классов! Ты вообще когда-нибудь спишь? – пошутила доктор Бордман и со смешком откинула голову назад, отчего затрясся ее седеющий пучок.

Бабочки порхали у меня в животе. Сбывалось все то, на что я надеялась, когда корпела допоздна над внеклассными заданиями, рисковала многим на пути к вершине, постоянно доказывая, что чего-то стÓю. Чтобы в конечном счете, как любила говорить доктор Бордман, «показать товар лицом», сразить наповал приемные комиссии.

Доктор Бордман протянула мне блестящую брошюру, и на обложке я увидела красивых улыбающихся молодых женщин, сидящих вместе на скамейках и в классах, с раскрытыми учебниками в руках.