Они ведь едят щенков, правда?

Ло изобразил притворную скромность.

— Когда его госпитализировали, он кашлял, у него было затруднено дыхание. Жар, диарея, хрипы. Врачи проводят множество анализов. Меня информировали, что один из возможных диагнозов — так называемая лихорадка Катаямы.

— Звучит как-то по-японски.

— Я не специалист по инфекционным заболеваниям, но мне дали понять, что это один из видов шистосоматоза. Им можно заразиться, если ходить босиком по дну озера. Его вызывают испражнения улиток. В любом случае у нас будет полный доступ к результатам анализов. Вскоре мы получим самую подробную информацию — во всех деталях — о состоянии здоровья Навозного Лотоса. — Ло усмехнулся. — Будет отличная буддистская зарисовка — не правда ли? — если окажется, что Навозный Лотос подцепил эту хворь, наступив на улиточье дерьмо? — И Ло рассмеялся над собственной шуткой.

Это грубое прозвище всегда заставляло Фа внутренне поморщиться, но он старался скрывать свое смущение. Джетсун Джамфел Нгаванг Ловзанг Даньцзин-Джямцо, Его Святейшество четырнадцатый Далай-лама, имел множество разных имен: Присутствие, Абсолютная Мудрость, Океан, Держатель Белого Лотоса. Однако в органах госбезопасности Китая его называли Навозным Лотосом.

Строго говоря, Фа отнюдь не был «мягкотелым» в своем отношении к тибетцам — вопреки мнению о нем генерала Ханя — да и министра Ло. Будучи партийным боссом в Лхасе, Фа руководил подавлением не менее полудюжины мятежей. Он лично подписал смертный приговор 679 тибетцам, треть из которых были женщинами. А потом начались кошмары.

Дело было вот как. Однажды расстреливали ламу — выстрелом в затылок из винтовки калибра 7,62 мм. Стандартная процедура. Но потом Ган рассказал Фа, что лама шел на казнь, выкрикивая проклятья. «Как-то странно — он ведь все-таки лама?» — спросил Фа. Больше того: этот человек проклял лично секретаря областного комитета Фа Мэнъяо, назвав его имя. Точнее, когда солдаты тащили его к глиняной стене, он громко выкрикнул: «Фа Мэнъяо! Фай ша за мкхан!

»

Фа знал лишь азы тибетского языка. Гану явно было неловко.

— Ну, Ган? Что значат его слова?

— Похоже, это традиционное тибетское проклятье, товарищ секретарь облкомитета. Мне доложили, что оно означает…

— Ну же, выкладывайте, Ган.

— Он говорил, что вы — пожиратель плоти собственного отца, — проговорил Ган с некоторым смущением. — Что-то в этом роде.

Фа выдавил из себя сухой смешок.

— Не очень-то буддийское выражение, надо сказать.

Но эти слова запали ему глубоко в душу. В ту же ночь ему приснился первый сон. Фа приснилось, будто он жадно поедает пельмени из большой миски. Но у пельменей был какой-то странный — жуткий вкус. Всмотревшись в миску, он с ужасом увидел лицо своего горячо любимого покойного отца, глядевшего на него. Фа проснулся с криком, весь в холодном поту. И почти тот же самый сон стал являться ему ночь за ночью — с тех пор одна только мысль о том, что ему предстоит лечь в постель, вселяла ужас.

— Что тебе приснилось? — спросила жена Фа после четвертого кошмара.

— Пустяки, — дрожа, ответил Фа. — Будто я съел кое-что. — У него язык не поворачивался пересказать свой сон — даже мадам Фа.

Он стал более внимательно, вдумчиво подходить к подписанию смертных приговоров. Некоторые из них он смягчал или даже с ходу отменял. К некоторым людям он проявлял милосердие — если только можно называть «милосердием» приговор к многолетнему заточению в зловонной тюремной камере.

Кошмары не прекращались. Фа начал произносить речи о необходимости «гармоничного сближения». Это вызвало удивление среди некоторых партийцев там, в Пекине. Однако его умеренность в отношении тибетцев все же привнесла известный покой в автономный район. Мятежи утихли. Остаток срока, проведенного Фа в должности партийного босса в Лхасе, оказался в целом лишенным событий, зато плодотворным: под его руководством удалось выполнить главную задачу, которую ставила партия в Тибете, а именно — переселение туда сотен тысяч этнических китайцев-хань. Должно пройти еще лет двадцать — тридцать, и этнические китайцы численно превзойдут коренное тибетское население; таким образом, интеграция Тибета в состав Великого Китая будет завершена. Тибетцы тоже это понимали, и потому появление большого количества ханьцев в то время часто становилось сигналом к бунтам. Но при Фа этого удалось избежать — и потому, вернувшись в столицу, он получил повышение.