Оно

Ричи очень нравилась Бев. Да, она здорово нравилась ему, но не в смысле секса. Он был просто в восторге от ее внешности (и он знал, что не только он; поэтому такие девицы, как Садли Мюллер и Грета Бови, ненавидели Беверли страшным образом, они были еще слишком малы, чтобы понять, что могут многого достигнуть совсем простым способом.., и поэтому вынуждены были соперничать во внешности с девушкой, которая жила в трущобах Нижней улицы), но больше всего он ее любил за то, что она была крутой и обладала чувством юмора.

И у нее всегда были сигареты. Короче говоря, она нравилась ему потому, что была прекрасным парнем. И все же он пару раз поймал себя на том, что пытается рассмотреть, какое у нее белье под дешевыми выношенными юбками, а ведь за парнями он так не наблюдает, правда?

И Ричи пришлось признать, что если она и была парнем, то парень этот был чертовски хорош.

Приближаясь к скамейке, на которой она сидела и ела мороженное, Ричи представил себе, что он Хамфри Богарт, что на нем пальто, перепоясанное ремнем, и шляпа. Он просто перевоплотился в Хамфри Богарта, почувствовал, что он и есть Хамфри Богарт – по крайней мере, для самого себя. Нужно еще только говорить немного в нос.

– Привет, милочка, – сказал он, пробираясь к ее скамейке и следя за уличным движением. – Автобус здесь ждать бесполезно. Нацисты отрезали нам отход. Последний самолет будет в полночь. Поэтому я... Хотя я как-нибудь переживу.

– Привет, Ричи, – сказала она, повернувшись к нему, и он увидел синяк на ее правой щеке, похожий на тень вороньего крыла. Его еще раз поразила ее красота.., только сейчас ему пришло в голову, что она прелестна. Раньше ему казалось, что прекрасные девушки бывают только в кино. Теперь он понял, что это бывает не только в кино и что одну из таких красивых девушек он знает. Может, он это понял только из-за синяка, который контрастировал с ее красотой. Он вдруг понял, что у нее прекрасные серо-синие глаза, губы естественного красного цвета, прекрасная свежая кожа без всякой косметики, а на носу крошечные веснушки.

– Ищешь что-нибудь зелененькое? – она дерзко вскинула голову.

– Тебя, моя прелесть, – ответил Ричи, – Ты превратилась в прекрасный свежий лимбургский сыр. И когда мы привезем тебя из Капабланки, ты попадешь в самую лучшую больницу, которую только можно купить за деньги. Ты у нас побелеешь снова. Клянусь своей матерью.

– Болтун ты, Ричи, совсем это не похоже на Хамфри Богарта, – сказала она с легкой улыбкой.

Ричи сел рядом с ней.

– Ты собираешься в кино?

– Нет, у меня нет денег, – сказала она. – Можно мне посмотреть твою йо-йо?

Он засмеялся:

– Но мне придется забрать эту игрушку обратно. Она должна спать, а не крутиться.

Она продела палец в петлю шнура, Ричи поправил очки, чтобы лучше видеть, что она будет делать дальше. Она повернула руку ладонью вверх, игрушка заплясала на ее руке. Она сняла йо-йо с указательного пальца. Когда она сгибала палрц, игрушка оживала и по шнуру снова взбиралась на ее ладонь.

– О, вот это да, глядите-ка, – сказал Ричи.

– Детская штучка, – сказала Бев. – Вот посмотри. – Она снова опустила йо-йо вниз, дала ей немного успокоиться, а потом йо-йо снова запрыгала по ее руке.

– Прекрати, – сказал Ричи, – я не выношу это зрелище.

– А если так? – спросила она, мягко улыбаясь. Йо-йо забегала теперь взад и вперед, оставляя красный след от своего Дункановского танца, который напомнил Ричи танец в исполнении Бо-Ло Боунсер, который ему довелось однажды видеть. Закончился танец йо-йо двумя круговыми пробежками (Бев почти ненавидела старую даму, которая наблюдала за ними). Йо-йо прекратила вертеться, и ее шнур аккуратно смотался вокруг оси. Бев отдала игрушку Ричи и снова села на скамейку. Ричи сел рядом, от восторга у него даже отвисла челюсть. Бев посмотрела на него и усмехнулась.

– Закрой рот, а то муха залетит.

Ричи закрыл рот так, что он даже щелкнул.

– Эта последняя часть танца была просто превосходна. Первый раз в жизни мне удалось сделать два подряд круговых оборота, не сбившись.

Мимо них проходили дети. Они спешили на сеанс. Прошел Петер Гордон с Марсией Фадден. Считалось, что они идут вместе, но Ричи подумал, что это скорее оттого, что они живут рядом на Западном Бродвее, и потому нуждаются во взаимном внимании и поддержке. Петер Гордон уже был весь в прыщах, хотя ему исполнилось всего двенадцать лет. Он иногда ошивался с Бауэрсом, Криссом и Хаггинсом, сам же он не осмеливался ни на что.

Он посмотрел на Ричи и на Бев, которые сидели на одной скамейке, и стал дразнить их:

– Жених и невеста! Сначала любовь, потом свадьба...

– .а потом появляется Ричи с детской коляской! – закончила Марсия, давясь от смеха.

– Перестань, дорогая – сказала Бев и погрозила им пальцем.

Марсия с отвращением отвернулась, как будто ей было стыдно за них.

Гордон обхватил ее рукой и крикнул Ричи через плечо:

– Пока, очкарик!