Оноре Домье

Самой непримиримой партией, вероятно, потому, что она была разочарована больше других, оказалась республиканская партия. Ее руководители — Этьен Араго, Бастид, Годфруа Кавеньяк ^{36} и другие, «увлекали народ благородством своих чувств, а студентов — своей дерзостью». Каждый знал, что Революция совершилась лишь благодаря их отваге, и было понятно, что, подобно карлистам, они должны смотреть на Луи-Филиппа Орлеанского как на узурпатора. Разве после этих июльских дней, когда пролилось столько народной крови, власть не должна была перейти к Республике?

«Три славных дня» подарили печати временную свободу. Республиканцы с юношеским воодушевлением ухватились за это оружие и сделали его своим. Такие органы печати, как «Трибюн» («Трибуна»), которую издавал Жермен Саррю, «Мувман» («Движение»), редактируемая Ахиллом Рош, «Ла Революсьон де 1830» («Революция 1830 года»), на страницах которой сражались Шарль Рейбо и Антони Турэ, и, наконец, «Насьональ» Армана Карреля, — с предельной резкостью нападали на новый режим.

Но если оскорбление ранит, то смех разит насмерть. Гневные статьи и речи, деятельность тайных обществ, рабочие бунты представляли меньшую опасность для орлеанистского режима, чем литографии Травьеса, Декана, Гранвиля — свирепые карикатуры, расцветшие под июльским солнцем, они заставляли всю Францию смеяться над «Порядком вещей»^{37}. Как сказал Бодлер

^{38}, «поистине, то было прекрасное время для карикатуристов».

Республиканец в душе, Оноре Домье перенял от отца, бывшего, однако, убежденным легитимистом, философские принципы, заимствованные из «Рассуждения о неравенстве» и «Общественного договора» ^{39}. Теперь он решил полностью посвятить себя защите идеала Свободы, Гуманности и Справедливости, который никогда не угасал в его душе. Только хотел он это сделать по-своему, смело атакуя противника этого идеала.

Мимоходом, забавы ради, он сделал литографию «Жертвы Революции». Две гризетки прогуливаются в парке Тюильри, тщетно пытаясь привлечь к себе внимание молодых людей, читающих газеты. Фигуры молодых женщин в перчатках, в фартуках из тафты, хорошо исполнены, но, право, Домье — не певец женских прелестей. Отважный боец республиканской армии, он нанес противнику свой первый удар — правда, еще очень слабый! Луи-Филипп, изображенный в виде пастуха, яростно стрижет баранов с революционными кокардами. «Бедные барашки, — гласит подпись, — сколько бы вы ни старались, все равно вас будут стричь!»

Вслед за этим бывший рассыльный сделал второй выпад. На этот раз против советников французского короля. Карикатура на Талейрана ^{40}, на которой тот изображен в виде господина Куда-дует-ветер, с флюгером на голове, открыла молодому художнику доступ в солидное издательство Обер, расположенное в пассаже Веро-Дода, номер 13. Отныне карьера Домье-литографа обеспечена.

Издательство Обер выпустило в свет его первые опыты политической карикатуры. Эти рисунки, сделанные на камне, еще робки и несмелы.

Например, конституционная монархия изображена в виде осла, нагруженного мощами. Или другой рисунок: солдат национальной гвардии, заметив в витрине магазина, где торгуют гипсовыми слепками, столь хорошо знакомый всем профиль человека с чубом и бакенбардами, восклицает: «Боже, как я любил этого человека!» Так был выставлен на посмешище экс-герцог Орлеанский, ставший королем Франции.

Третья карикатура, перекликавшаяся с великолепным свидетельством де Виньи ^{41}, была особенно примечательной. «Патрульотизм изгоняет из Пале-Рояля патриотизм» — этот рисунок, намекавший на события 22 декабря 1830 года ^{42}, привлек особое внимание Филипона, издателя газеты «Карикатюр».

Шарль Филипон — чрезвычайно любопытная фигура. Родился он в Лионе, в 1800 году. Сын торговца обоями, он рано пристрастился к рисунку. Семнадцати лет от роду юный лионец приехал в Париж и поступил в мастерскую Гро ^{43}. В 1823 году он окончательно обосновался в столице и скоро стал «ловцом талантов». Как писал впоследствии Шанфлёри

^{44}, Филипон привлек к сотрудничеству очень многих молодых даровитых художников от Шарле до Гюстава Доре^{45}, которого он сумел «разгадать» еще в шестнадцатилетнем лицеисте; он же нашел Гранвиля, братьев Жоанно, Декана, Домье, Гаварни и Шама ^{46}.

Этот остроумный человек с узким, удлиненным лицом, был чрезвычайно некрасив. Поэтому, когда Бенжамен ^{47} нарисовал на него шарж[4]

, он едва воспринимался как таковой, а прямолинейность подписи не вызывала сомнений:

«Шарль Филипон „Карикатуре“Отцом приходится в натуре:Ведь он поэтому точь-в-точьПохож на собственную дочь».

Страстный республиканец, «упорный и беспощадный полемист», Шарль Филипон в 1831 году сделал все, чтобы крепко привязать к своему журналу молодого Домье, чьим требовательным вдохновителем ему было суждено стать на долгие годы.