Опаленная юность

Как ни старались мы прошлой ночью тихо подойти к передовой, немцы, видимо, заметили все-таки оживление в наших траншеях и не оставили без внимания это обстоятельство. Кроме того, в следующий — тихий — день они внимательно наблюдали за нашими позициями.

Теперь-то, задним числом, я могу сказать, что для опытного командира и даже солдата не составляет труда только на основании наблюдений решить, прибыло ли к противнику пополнение. Можно догадаться и о том, каково это пополнение: опытные, обстрелянные солдаты или только что обученная молодежь, попавшая на передовую, что называется, с учебного плаца. Опытные солдаты готовятся к предстоящему бою осторожно, сдержанны в разговорах, не шастают по траншеям.

Собственно, и наши бывалые солдаты правильно расценили тогда поведение противника в ночь перед боем. Но фашисты вели себя просто нагло, хотя, видимо, и не являлись новичками в военном деле.

Так или иначе, но немецкий офицер сделал, наверное, правильный вывод: пришло пополнение, по всей вероятности, необстрелянное, а значит, вряд ли стойкое. Теперь, опять-таки задним числом, я могу сказать, что шумели мы в прошлую ночь непозволительно много. Вероятно, догадались немцы и о том, где находится стык между нашей и соседней ротой. Может, именно на этих данных и было построено наступление.

Участок, который защищала наша рота, ближе всего подходил к шоссе и к селу. Туда-то и стремились фашисты всеми силами. А стык между ротами — наш правый фланг — оказался на направлении главного удара.

После артиллерийской подготовки и минометного обстрела гитлеровцы ринулись в атаку и ближе всего подошли к нашим позициям на правом фланге. Потом, во время бомбежки, они опять усиленно обрабатывали стык между ротами. Командир правофлангового взвода [23] был контужен. При последующем минометном обстреле вышел из строя пулемет вместе с расчетом.

Из взвода в живых осталось тринадцать солдат. Причем четверо были легко ранены. Началась новая атака. Беда заключалась в том, что не нашлось среди этих тринадцати человека, который взял бы на себя командование и стал руководить боем. Младший политрук, которого Самусев послал на правый фланг еще в начале боя, лежал, тяжело раненный, в землянке, там же находился и контуженый командир взвода. С ними была санинструктор Маша Иванова.

Когда немцы приблизились вплотную и в дело пошли гранаты, все тринадцать бойцов начали отходить, забыв в горячке об Ивановой и тяжелораненых командирах.

Фашисты захватили траншеи.

Они попытались прорваться по ходу сообщения дальше в тыл. Но тут их встретила гранатами Иванова. За изгибами хода сообщения не было видно, что отражает натиск только девушка-санинструктор, которая к тому же тащит двух тяжелораненых.

В этот момент и подоспел лейтенант Самусев.

— Стой! — крикнул он отходившим бойцам. — Так чапаевцы не воюют!

Бойцы остановились и с недоумением посмотрели друг на друга. Они, наверное, и сами искренне удивились тому, что произошло. Может, каждому казалось, что только он один сплоховал на несколько мгновений, и, может, надо-то ему было чуточку глотнуть свежего, не прокопченного гарью воздуха, опомниться от раздирающего грохота взрывов... И если бы среди них нашелся человек, который крикнул: «Стой! Назад! Выбить фашистов из траншей!» — они пошли бы за ним, как готовы были немедленно идти за Самусевым.

— Кого вы там оставили?

И снова переглянулись бойцы. Им и в голову не пришло, что Иванова все еще находится в землянке, ухаживая за ранеными. Они считали, что санинструктор давно оттащила младшего политрука и командира взвода в безопасное место.

— А ну, за мной! — коротко взмахнув пистолетом, приказал Самусев. — Гранаты — к бою! [24]

И горстка бойцов ринулась по ходу сообщения в траншеи, захваченные немцами. Осознав свою вину, бойцы дрались отчаянно. Схватка была беспощадной. Лишь нескольким гитлеровцам удалось перемахнуть через бруствер.

— Держитесь! — сказал после схватки Самусев. — Помощи пока не обещаю — надо держаться.

Потом лейтенант назначил старшего и вернулся к нам в дзот.

И как раз вовремя.

* * *

Я прикрывала плащ-палаткой короб пулемета, чтоб не запылился и не отказал в бою пулемет, когда мина шлепнулась около разъехавшейся кровли и что-то горячее обрызгало лицо. Сначала я зажмурилась, потом протерла глаза и увидела, что руки в крови и грязи. Глянула на Мирошниченко — а у него вся голова в крови.

— Бинты давай! — заорал Нестеров.

Посмотрела на него сквозь слезы — а он и сам весь обрызган кровью Мирошниченко. Махнул Нестеров рукой и отвернулся, вытер рукавом здоровой руки лицо, — может, стер кровь, может, размазал слезы... Два месяца плечом к плечу воевал он с пулеметчиком Владимиром Мирошниченко, человеком, которому шага не хватило до осуществления своей мечты — стать геологом и «находить еще никем не найденное»...

Сидела я растерянно на полу дзота и все никак не могла решить: снять плащ-палатку с пулемета и прикрыть ею тело Мирошниченко или подождать, когда кончится обстрел, и только тогда сделать это.