Опаленные

Моя девочка, при взгляде на которую замирает сердце в груди. Как сохранить ее, ведь мы в тылу врага? Подлого, тайного… Как найти возможность сделать так, чтобы с ней ничего не случилось?

Мы смываем под душем результат нашего утреннего безумства, а мое тело чутко реагирует на ее прикосновения. Кажется, мы сейчас повторим его уже тут, но нельзя. Времени у нас не так много, поэтому нужно собраться. Я… не могу удержаться и, омывая ее тело, целую его. Вика же прижимает мою голову к себе, подаваясь вперед, ее дыхание опять тяжелеет, а дрожание мышц ног я чувствую, когда провожу по ним пальцам.

– Ты на занятия опоздаешь, – говорит она почти неслышно за шумом воды.

Я останавливаюсь, вспоминая, что весь мир нас точно не подождет, а куратор будет только рад меня наказать. Ему нравятся эти наказания, поэтому лучше не давать повода. Вдохнув-выдохнув, едва беру себя в руки. Нам нужно позавтракать, но еду я приготовил с вечера – сказывается привычка запасаться, принесенная из снов. Поэтому можно лишь взять кусочек хлеба и быстро бежать на урок. Я только надеюсь, что в личных помещениях Вику никто не обидит.

– Береги себя, – говорит она мне на прощание, нежно поцеловав. Ее губы припухли от наших занятий, но в глазах радость, значит, все хорошо.

Если моя девочка радуется, значит, точно все хорошо. Главное, чтобы в этих бесконечно милых глазах не было боли и страха. Все для этого сделаю, если нужно – умру, только чтобы она была в безопасности. Ради нее я согласен взорвать этот корабль и убить хоть всех. Ведь это моя Звездочка, самая светлая, самая чистая девочка на свете.

Теперь я понимаю, что означает слышанное во снах словосочетание «смысл жизни».

Виктория 5013

Зима, вокруг лежит грязный снег. Взрывы поднимают землю до небес, скоро наши пойдут в атаку. Я это просто знаю – есть опыт. Вот командир подготовился, вот взмахнул пистолетом, до меня доносится его экспрессивная речь, и бойцы уже лезут из окопов. Нарастает «Ура!» – этот звук ни с чем не сравнить, нужно услышать. Упрямо, под пулями, наши рвутся к врагу, чтобы разорвать его на клочки.

Вдруг я вижу, как один из солдат валится наземь, и бегу к нему. Да, я знаю, что нужно ползти, но дорога каждая секунда, а пули будто облетают меня. Я падаю рядом с ним, быстро осматриваю – живой. Потерпи, солдатик, я спасу тебя! Бинтую – руки сами знают, что нужно делать, голова не участвует в этом.

Добинтовываю и тащу его в санбат. Там помогут, я точно это знаю. Он выздоровеет и снова будет бить проклятых «фрицев». Так называется враг… Это моя часть войны – вытаскивать солдат, помогать им. И я тащу. Он, глупый, пытается остановить меня. Есть что-то знакомое в том, как он говорит, как двигается и пытается помочь.

Вдруг будто молния пронизывает мое сознание, я понимаю – это Фим! Мой мужчина сейчас истекает кровью! Силы будто утраиваются, я кричу на него и волоку, волоку по снегу…

То, что совсем недавно привело бы меня в состоянии паники – я накричала на самца – сейчас воспринимается нормой. Что угодно, лишь бы мой Фим жил! Что угодно!

Мои глаза раскрывается, и я вижу его. Живой! Живой, мой хороший! Я начинаю целовать его, ведь он жив. Совершенно не понимая, что делаю, глажу и целую такое родное лицо, а потом мозг как будто отключается – мощная волна захлестывает меня, и я уже совсем ничего не понимаю. Я будто плыву, качаясь на волнах сладостной радости. Внизу ощущается жар, я раздвигаю ноги, чтобы хоть немного охладить его, и уже почти чувствую его… там, но Фим останавливается.