Я им ответил: «В моем случае это невозможно, потому что у меня нет никакого катехизиса. Вам придется прочесть мои книги. Вам придется войти в эти джунгли и
Но у каждой религии есть катехизис. Что такое катехизис? Еще до того, как ты спросил, тебе отвечают на вопросы,
Когда ребенок начинает спрашивать, кто создал мир, ответ «мир создал Бог» уже бесполезен, потому что ребенок обязательно спросит: «А кто создал Бога?» Это не ответ, потому что вопрос остается тем же самым, он просто немного отступает, на шаг назад. И в конце концов религии говорят: «Бога никто не создавал». Очень странно — ведь, следуя их логике, у всего, что существует, должен быть творец.
Как-то раз одному из моих религиозных учителей, к которому я должен был ходить каждую неделю и слушать его вздор, я сказал:
— Вы говорите, будто у всего, что существует, должен быть творец.
— Конечно, — ответил он.
Тогда я спросил:
— А Бог существует или нет?
Он насторожился: если он скажет, что Бог существует, тогда, согласно его собственной логике, у Бога должен быть творец. И к чему это ведет? К абсурду. Можно продолжать и продолжать: «А» создало «Б», «Б» создало «В», «В» создало «Г» — и дойти до конца алфавита, и «Я» поставит перед тобой все тот же знак вопроса. Ничто не изменится. Вопрос вымышленный, на него не существует ответа.
Но ни одна религия не имеет достаточно мужества сказать: «Существуют вещи, о которых, сколько ни спрашивай, ответа не получишь. Жизнь — это тайна». А жизнь может быть тайной только тогда, когда есть вопросы, на которые невозможно ответить.
Но в таком случае религия теряет над тобой всякую власть. Если есть вопросы, на которые нет ответа, то чем занимались все ваши мессии, ваши посланники Бога и воплощения Бога?.. Что все они делали? Отвечали на вопросы, ответить на которые невозможно и которые следует оставить без ответа. Честный человек, искренний ум признает тот факт, что вопрос может существовать, но на него может не быть ответа.
Вот почему я говорю, что поэзия гораздо более религиозна, чем ваши так называемые священные книги. Музыка гораздо более религиозна, чем проповеди так называемых апостолов. Живопись гораздо более религиозна, потому что она не дает ответов — скорее, она отражает тайну, которой является существование. Поэзия не дает тебе никаких ответов, она просто отражает: восход солнца, закат, плывущие по небу облака, парящую птицу, радугу. Она не дает никаких ответов.
Хайку дзэн говорит:
Дикие гуси пролетают над озером.
Естественно, оно их отражает.
Гуси не просят: «Пожалуйста, отрази нас». И озеро не говорит: «Спасибо, что прилетели отразиться во мне». Озеро хранит молчание, гуси хранят молчание; отражение случилось — но ни единого слова ни с одной стороны. Но и это не все: дикие гуси не ждут получить отражение, — если они не будут отражены, они не обидятся. И если дикие гуси никогда не пролетят над озером, озеро не обидится тоже; оно не почувствует себя отвергнутым, униженным. Оно никогда не звало и не приглашало их.
Нечто случается, но вопрос «почему?» не возникает. Поэзия, живопись, музыка... Задавался ли ты когда-нибудь вопросом по поводу великой музыки: «Какой в ней смысл?» Слушая Бетховена или Моцарта, спрашивал ли ты: «Какой в этом смысл?» Или, рассматривая картины Пикассо...
Однажды случилось...
Один мультимиллионер пришел к Пикассо:
— Я хочу приобрести несколько ваших картин.
— Но мои картины очень дорого стоят, — ответил Пикассо.
— Цена не имеет значения. Дайте мне две ваши картины, и, сколько бы они ни стоили — я даже не спрашиваю об этом, — я расплачусь наличными.
Пикассо оказался в затруднительном положении, поскольку на тот момент у него была закончена только одна картина. Он вышел, разрезал картину на две части, принес покупателю две половины и продал их.
Один из его друзей, который был там и все это видел, сказал:
— Прежде всего, эта картина была абсолютно бессмысленной — я никак не мог ее понять. Трудно было даже определить, где у нее верх, а где низ и как ее вешать. Я пытался вешать ее по-разному, но, как ни повесь, она все равно была прекрасна,— а это значит, что она не несет никакого смысла. А теперь ты совершил великое чудо — разрезал эту картину на две части, и тот человек приобрел две картины, у которых заведомо не может быть никакого смысла, ведь теперь каждая из них является лишь половиной — второй половины не хватает.
— Но об этом никто никогда не узнает, — сказал Пикассо. — Я бы мог разрезать ее даже на четыре части. Я сам не знаю, что она означала, но, пока я ее рисовал, я получил такое удовольствие...
У него на глаза навернулись слезы, ему было очень жаль, что картину пришлось продать.