Опасное искушение (ЛП)

— О? — приподнял бровь я. — И что может знать об этом маленькая техасская девочка вроде тебя?

Что-то промелькнуло на ее лице, прежде чем она смогла контролировать выражение своего лица, но глаза остались затравленными.

— Достаточно.

— Фильмы и книги.

— Моя мама встречалась со многими мужчинами, — невнятно сказала она, помешивая в своей миске «Лаки Чармс», молоко стало розовым от красителя. — Я знаю больше, чем ты думаешь. Кроме того, ты вошел в комнату с пистолетом наперевес и с ужасным порезом на руке.

Я с удивлением посмотрел на рану, которую нанес мне в тот день Брайант. Рана не затянулась, она стала глубже, чем я думал, и открылась, так что кожа изогнулась, словно искаженные в рыке губы.

— У тебя есть аптечка? — спросила Бьянка, уже спустив ноги с кресла и вставая.

Я помедлил, но мне хотелось посмотреть, что она собирается делать, поэтому я кивнул, затем махнул подбородком в угол комнаты, где стояло антикварное бюро, набитое всем, от элементарной аптечки до инструментов для экстренной хирургии. Никогда не знаешь, что может случиться в моей сфере деятельности.

Бьянка встала, чтобы посмотреть, и я испытал извращенное удовольствие, наблюдая, как она идет в своей старой потрепанной, безразмерной футболке, едва прикрывающей ее задницу. Несмотря на невысокий рост, у нее были длинные стройные ноги, которые в свете ламп отливали золотистым светом. Когда Бьянка наклонилась, чтобы открыть ящик, я мельком увидел над стройными бедрами изгиб ее задницы.

Я поправил свой член в узких брюках от костюма, но не стал ругать себя за растущее влечение к Бьянке. Она была красива так же, как ее мать, почти неотразима, но в отличие от Аиды, в ней была теплота, врожденная чувственность, которую невозможно было не заметить. Да у самого Папы Римского случилась бы эрекция, увидь он, как Бьянка расхаживает в майке «Гринпис», с длинными, упругими, слегка спутанными на концах локонами. Мне хотелось вцепиться пальцами в эти локоны и держать ее за них, пока буду трахать ее рот.

С тихим криком «ура» Бьянка взяла аптечку и, обойдя стол, направилась в мою сторону.

Я молча, возможно, слишком пристально смотрел, как Бьянка, поколебавшись, вклинилась между мной и столом, затем села на него, соприкоснувшись со мной ногами. Когда она взяла меня за руку, меня поразило, насколько мы с ней разные. Она была бледнее, кожа шелковистая под пушком белокурых волос, ногти на ее длинных и тонких пальцах были покрыты вечно облупившимся лаком. На фоне моей смуглой кожи, рассеченной ножом отчетливой татуировки ангела, я казался каким-то варваром, дикарем.

Я это и чувствовал тоже.

Ее запах проник мне в нос, вытворяя что-то с моими внутренностями. Я хотел прижать Бьянку к столу, сильно надавив рукой ей на грудь, затем широко раздвинуть ее ноги и зарыться ртом в источник этого сладкого запаха, в эту юную киску, которая была уже в дюймах от моего лица.

Охуеть.

Я никогда не был помешан на сексе, потому что не был помешан на удовольствии.

Я знал только боль и одиночество. Подрочить в сухую, чтобы почувствовать жесткое трение собственной руки, было в основном достаточно для удовлетворения, а когда этого не происходило, я трахал какую-нибудь из бесконечной череды женщин, вешающихся на меня в «Беззаконии», потому что я был богат и опасен.

Никогда простого женского запаха не было достаточно, чтобы я стал твердым, как гребаные гвозди.

Я подумал, не покраснела ли ее задница и не покрылась ли рубцами от бамбуковой трости, и почувствовал, как мой член соприкоснулся с тканью брюк моего костюма.

Бьянка тихонько зашипела, рассматривая мою руку под светом стоящей у меня на столе лампы Тиффани — кожа была изрезана квадратиками цветного света.

— Выглядит ужасно, Тирнан.

«Тирнан», было сказано непринужденно. Редко можно было услышать это вот так, словно она друг или член семьи, не живущая в страхе и не запуганная.

Я хотел дать ей повод меня бояться, увидеть, как ее глаза наполняются слезами, пока я учу ее, как принимать боль, как доставлять мне удовольствие.

— Ничего страшного, — сквозь стиснутые зубы произнес я.

Это было меньше, чем ничего, Брайант уже столько раз нанес мне столько ран, в столь впечатляющих формах, что для меня это было буквально пустяком.

— Кто это с тобой сделал? — спросила Бьянка, как будто хотела отругать ребенка за драку на детской площадке.

Не знаю, что заставило меня быть честным. Может, мне захотелось ее шокировать. Может, признаться кому-то, кто его не знает, что Брайант всегда был чудовищем, каким Бьянка, вероятно, считала и меня.

— Мой отец.

Она моргнула, глядя на меня с таким выражением лица, которое можно было назвать в какой-то степени восхитительным.

— Ты серьезно?

Я пожал плечами и повторил:

— Ничего страшного.

В течение какого-то времени она рассматривала меня серьезными голубыми глазами, но не стала настаивать. Вместо этого Бьянка просто цокнула языком. Я смотрел, как она открывает металлическую коробку и достает материалы, чтобы сшить кожу. Она была самой заботливой семнадцатилетней девушкой на планете.