Опасное лето

Снусмумрик приподнял шалаш из еловых веток и забросил его в кусты.

— Вот так надо поступать с шалашом, который свое отслужил.

Лесные малыши сразу притихли и наморщили мокрые носики.

— Дождь, — сказал один.

— Хочу есть, — сказал другой.

Снусмумрик беспомощно оглянулся на малышку Мю.

— Ну, попугай их Моррой! — подсказала она. — Так делает моя сестра.

— И тогда ты слушаешься? — спросил Снусмумрик.

— Конечно, нет! — Мю так расхохоталась, что повалилась на спину.

Снусмумрик вздохнул.

— Ну, пошли, — приказал он. — Да побыстрее! Поторапливайтесь, я вам кое-что покажу!

— А что? — заинтересовались малыши.

— Кое-что, — неопределенно протянул Снусмумрик и покрутил в воздухе лапой.

— Так просто ты не отделаешься, — сказала малышка Мю.

Они все шли и шли, а дождь все лил и лил.

Лесные малыши чихали, теряли башмачки и ныли, требуя бутербродов. Некоторые ссорились и затевали драки. Один забил себе нос хвоей, другой укололся об ежа.

Снусмумрик почти пожалел Сторожиху. Одного малыша он посадил на шляпу, двоих нес на плечах, еще парочка грелась у него под мышками. Мокрый и несчастный, Снусмумрик продирался сквозь густой черничник, и когда ему стало невмоготу, он вдруг увидел полянку. Посреди полянки стоял домик, трубу и калитку обвивали гирлянды увядших листьев. Пошатываясь, Снусмумрик добрел до двери и постучал.

Никто не ответил.

Он забарабанил сильнее. Ни звука. Тогда он толкнул дверь и вошел. В домике никого не было. Цветы на столе тоже увяли, а часы остановились. Снусмумрик спустил малышей на пол и подошел к остывшей плите. На ней красовался пирог. Снусмумрик прошел в кладовку. Малыши терпеливо и молча ожидали его. Снусмумрик вернулся и поставил на стол горшок с бобами.

— Ешьте, пока не потолстеете. Затем мы немножко передохнем и успокоимся, а я тем временем узнаю, как вас зовут. Дайте-ка мне огонька!

Малыши бросились зажигать Снусмумрику трубку, а вскоре в очаге пылал огонь, платьица и штанишки сушились на веревке, на столе стояло огромное блюдо дымящихся бобов.

А за окном с беспросветно серого неба лил дождь.

— Ну как? — спросил Снусмумрик. — Может, кто-то соскучился по песочнице?

Лесные малыши недоверчиво глянули на него, рассмеялись и принялись поедать бобы Филифьонки, которая, как вы уже догадались, знать не знала, что к ней заявились нежданные гости. Ведь она сидела в тюрьме за нарушение правил общественного порядка!

Десятая глава

О генеральной репетиции

Шла генеральная репетиция пьесы Муми-папы, поэтому горели все лампы, хотя до вечера было еще далеко.

Бобрам пообещали контрамарки на премьеру, назначенную на следующий день. За это они сдвинули театр с мели и вывели его на глубину. Сцена, правда, так и осталась слегка перекошенной, и это было не слишком приятно…

Сцену задернули красным занавесом, потому что театр окружила целая флотилия лодок. Любопытные зрители явились с восходом солнца. И конечно же, они запаслись едой, так как генеральные репетиции всегда продолжаются очень долго.

— Мама, а что такое генеральная репетиция? — спросил маленький ежик.

— Это когда повторяют слова в самый последний раз, чтобы проверить, все ли их выучили наизусть, — отвечала мама-ежиха. — Завтра будут говорить без запинки, и тогда за представление нужно платить. А сегодня спектакль для таких бедных ежей, как мы, — бесплатный.

Между тем, спрятавшиеся за занавесом артисты совсем не были уверены, что все идет, как надо. Муми-папа наспех переписывал пьесу.

Миса плакала.

— Мы же сказали, что обе хотим умереть в конце! — разорялась Мюмла. — Почему только ее должен съесть лев? Ведь мы обе невесты льва. Разве ты не понимаешь?

— Хорошо, хорошо, — нервно бормотал папа. — Сначала лев съест тебя, а потом Мису. Но не мешай мне, пожалуйста, я ведь пытаюсь думать гекзаметром! — Кто же тогда состоит с ним в родстве? — озабоченно выясняла мама. — Вчера Мюмла была замужем за твоим уехавшим сыном. А теперь, выходит, замужем за ним Миса, а я что же, ее мама? И Мюмла незамужем?

— Не хочу быть незамужем, — тотчас ответила Мюмла.

— Будьте сестрами! — в отчаянии воскликнул папа. — И тогда Мюмла будет твоей невесткой. Я хочу сказать — моей, вернее, твоей теткой, сестрой твоего отца.

— Но это никуда не годится, — вмешался Хомса. — Если Муми-мама твоя жена, то невестка не может быть твоей теткой.

— Все это не имеет никакого значения, — сказал Муми-папа. — И вообще не будет вам никакой пьесы!

— Успокойтесь и возьмите себя в руки, — с неожиданным пониманием сказала Эмма. — Все обойдется. Публика ведь не за тем идет в театр, чтобы понимать.

— Душечка Эмма, — умоляла ее Муми-мама. — Платье мне слишком узко, оно все время расходится на спине.

— И запомни! — шептала Эмма, держа во рту булавки. — Нельзя казаться веселой, когда она придет и станет говорить, что ее сын отравил свою душу ложью!

— Ну, конечно, не буду! — заверила Эмму Муми-мама. — Я обещаю выглядеть печальной.

Миса зубрила свою роль. Вдруг она отбросила тетрадку и закричала:

— Роль слишком веселая, она мне не подходит!

— Замолчи, Миса! — строго сказала Эмма. — Мы начинаем. Освещение готово?