Опасное молчание

В передней раздался звонок, и Ганна, поставив на газовую плитку большой эмалированный чайник, поспешила к двери. Стайкой входили друзья брата.

— В самый раз подоспели, мушкетеры, — улыбаясь, прошептала Ганна. — Вашего д’Артаньяна на кухне атакует доктор. Пух и перья с него летят!

— Чем же Петрик провинился? — тоже шепотом спросил Олесь.

— Разносит его за новеллу «Любовь рыбака».

— А мы как раз пришли ее «обмывать», — прямодушно признался Василь.

— Это таки да прекрасная новелла, — восторженно заметил Иосиф Талмуд, сквозь большие роговые очки глянув добрыми близорукими глазами на Ганну.

— «Таки да» или «таки нет», дорогой мои Йоська, а наш Кремнев — человек справедливый, зря ругать не будет, тем более своего любимчика, — улыбалась девушка. — Билеты достали?

— Она меня спрашивает? Конечно! — ответил Иосиф.

Кремнев весело и дружелюбно поздоровался с молодыми людьми. Но от рюмочки «столичной» отказался и ушел к себе.

Сказать, что Петра не огорчил разговор с Кремневым, значило бы покривить душой. И хотя обида быстро прошла, остались замечания, от которых он не мог отмахнуться… Правда, в одном Кремнев все же был неправ. С прежней страстной увлеченностью писал Петро новеллу «Любовь рыбака». Он, как всегда, был строг к самому себе. Провел за письменным столом мучительную ночь. То он был вместе с героями этой невыдуманной истории, то вдруг уходил куда-то и смотрел на них со стороны, чуть прищурясь, как художник отходит от своей картины, чтобы снова к ней вернуться и добавить новые недостающие штрихи…

Видя, с каким пасмурным лицом сейчас сидел друг, Иосиф сказал:

— Брось ты переживать, Петрик! Не отрицаю, доктор, конечно, высокоэрудированный человек, он разбирается в литературе, но на вкус и цвет… Меня взяло за душу, когда эту новеллу услышал по радио. Как живые, до сих пор стоят перед глазами Платон Кондра и маленькая турчанка Севиль… Уф, переживаешь, когда человек делает ошибки, а ничем ему помочь нельзя. Да, это верно сказано: любовь не огонь, водой не зальешь…

Василь спросил:

— Петрик, а верно то, что говорит Олесь, будто турчанка Севиль в новелле «Любовь рыбака» — не выдуманный персонаж, а родная бабка нашего доктора? Поэтому, наверно, и Кремнев не похож на русского?

Петро утвердительно кивнул головой.

— Хлопцы, уже половина девятого, — напомнил Иосиф. — А билеты в кино у нас на девять.

— Я не пойду, — неожиданно для всех отказался Петро.

— Не пойдешь на «Тарзана в западне»? — изумился Василь. — Ну, знаешь… нас с Йоськой чуть не задавили в очереди за билетами.

— Он таки не преувеличивает, — подтвердил Иосиф.

— Нечего нам всем портить настроение, — сказала Ганна, причесываясь перед зеркалом. — Идем.

— Нет, нет, мне не до Тарзана, — решительно отмахнулся Петро. — Билет продадите.

— Ох, Петрик, я бы на твоем месте…

— На его месте, Йоська, ты бы двух слов сегодня не написал, а он будет строчить всю ночь. Смотри, оттачивает карандаши, — усмехнулся Олесь. — Петрик, дай же мне «Как закалялась сталь», я обещал принести Катрусе.

— Возьми на стеллаже. Четвертая полка, слева третья книга.

— Опять будешь допоздна? — недовольно спросила Ганна, видя, что брат усаживается за письменный стол. — Уткнешься в свои страницы…

— Сегодня хочу лечь раньше, — пообещал Петро. — Да идите же, а то опоздаете на журнал.

Оставшись один, Петро достал из письменного стола две общие тетради. Просматривая их, мысленно перенесся в рыбачий поселок. Здесь прошлым летом вместе с семьей Кремневых он гостил у председателя рыболовецкой артели Керима, друга детства Мирославы Борисовны и Евгения Николаевича.

До этого Петро никогда в жизни не видел моря. Влюбился в него с первого мгновенья. Не изменил этому чувству даже после того, как однажды утром, когда чайки садились на воду, предвещая отличную погоду, Керим, Кремнев и он вышли на баркасе в море, где едва не погибли. Четыре с лишним часа под лодкой бесновалось море. Сперва Петро не заметил, откуда вдруг появилась мертвая зыбь, захватившая, закружившая их лодку. Тут-то он испытал, что означает по-рыбацки «ну и травило, дьявол!» От яростной качки Петру начинало казаться, будто кто-то выворачивает его наизнанку.

Даже Керим, рослый, плечистый, побывавший не в одной схватке с морем, уже потом, на берегу, чистосердечно признался: когда он бросился крепить парус, а в это время волна захлестнула баркас, сказал себе — амба! Спасла только железная воля Кремнева, сидевшего на руле. Это счастье, что он сумел поймать ровный ветер и вывести баркас из мертвой зыби.

— Не вздумай, Керим, хоть словом обмолвиться, что с нами приключилось, а то мне от Мироси влетит, — тоном провинившегося мальчишки предупредил Кремнев, когда возвращались в поселок. Он был бледен, но глаза смеялись, и такими Петро любил их. — Проговоришься, тогда прощай, море!

Вдруг Петро заметил, что лицо Кремнева еще больше побледнело, и он присел на камень у дороги.

— Сердце? — встревоженно склонился над ним Петро.

Кремнев пытался улыбнуться, глазами спешил успокоить: «Ничего, ничего страшного… просто проклятый фронтовой осколок напомнил о себе… Сейчас пройдет, и мы зашагаем дальше…»