Опасное увлечение

Но было сладко, невыносимо сладко думать, что в тот момент в темноте она просила поцеловать ее не Бентли Драмла, а Кристофера Арджента. Родившегося в тюрьме ублюдка. Мужчину, бывшего слабым мальчиком. Мальчиком, над которым издевались, которого избивали, секли, морили голодом и запугивали. Мальчиком, потерявшим человечность в сырой клетке, залитой кровью. Кровью последнего человека, которого заботило, жив он или умер.

Он выжил. Выжил наперекор всем. И ради этого проливал кровь. Сначала из мести, потом ради выживания и, наконец, ради денег. Под заботливой опекой Ву Пина убивать он научился раньше, чем завязывать шнурки.

Это единственное, что он умел. Единственное, в чем был хорош. И никогда в жизни не сомневался в своем предназначении, никогда не оглядывался в бездну прошлого. Никогда не думал об этом жалком бессильном мальчике, которым был когда-то.

Или в ту ночь он потерял душу.

Пока не встретил ее. Пока Милли не взмолилась о жизни сына. Пока ради сохранения жизни не подчинилась его требованиям, потому что жизнь означала для нее так много, что она была способна не просто перенести, но и превозмочь унижение с ним переспать.

И она перенесет его не только сегодня. А всегда. Она преуспеет. Это он чуял нутром. У него было чувство, что даже безжалостный Кристофер Арджент, как бы ни был он силен и беспощаден, не мог погасить ее свет. Конечно, он мог ее убить. Но ее свет превратился бы в свет рампы каждой сцены, на которой она когда-то блистала. В улыбку ее сына, точно знающего о ее любви. Он будет жить во множестве ее портретов и фотографий.

Милли Ли Кер бессмертна.

И одну ночь его убогой жизни она будет принадлежать ему.

Он не мог в это поверить.

Сжав свой раненый кулак, он смешался с лондонской толпой и повернул на запад, к Мейфэру. Ему надо еще в одно место. У него оставался еще один нерешенный вопрос, который необходимо урегулировать, прежде чем возвращаться и предъявлять свои права на нее.

Глава девятая

Из всех сотрудников новой лондонской городской полиции, недавно обосновавшейся в Скотленд-Ярде, старший инспектор Карлтон Морли был Дориану Блэквеллу наименее симпатичен. Мягко говоря.

Он его не выносил.

Возможно, потому, полагал Дориан, что Морли лично задался целью уличить его и вернуть в адскую тюрьму, в которой тот уже провел немало лет. Возможно, из всех нынешних полицейских Морли было труднее всего перехитрить.

Однако главное, почему Дориан Блэквелл терпеть не мог Морли, — потому что знал, что, кроме него, тот был единственным мужчиной на планете, целовавшим его жену. Конечно, тогда женаты они еще не были. Фактически Фара задолго до встречи с Дорианом служила клерком в Скотленд-Ярде. Но в тот самый миг судьбоносного вечера три года назад, когда она пожелала ему спокойной ночи, Дориан увез ее в замок Бен-Мор, свою горную цитадель, и немедленно женился на ней.

Фара была его. В этом не было сомнений. От белокурых локонов до смехотворно миниатюрных ступней. Ее тело, ее сердце и ее душа принадлежали ему. А его сердце, хотя черное, всегда было и всегда будет отдано в ее распоряжение. Только она могла приказывать его телу и прикасаться к нему. Его жизнь была посвящена исполнению каждого ее желания, каждой прихоти и тому, чтобы каждая ее улыбка была адресована ему.

Потому, когда Фара в его комнате подала Морли чашку чая и ангельские серые глаза осветились теплой нежностью, Блэквеллу пришлось вцепиться в одну из шелковых диванных подушек, дабы не схватить фарфоровый заварной чайник и не плеснуть Морли кипятком в красивое лицо, а затем не размозжить ему голову изящной вещицей.

Но эта комната, с ее французскими обоями и обитой бархатом мебелью, была не сырыми каменными стенами Ньюгейта. И в подобной комнате у такого человека, как Черное Сердце из Бен-Мора, были другие способы показать свою власть и презрение.

Кроме того, Фара была бы недовольна, запятнай он кровью ее бывшего работодателя мягкие синие ковры.

— Это было так давно, инспектор Морли, — проговорила Фара, усаживаясь в богато декорированное бледно-серебряное кресло, словно рефери между этими двумя мужчинами, готовыми сразиться. А каждый из них безукоризненно одетый, и сидел на одинаковых длинных диванах.

В проникающем сквозь большие окна тусклом закатном свете Дориан с повязкой на раненом глазу положил ногу на ногу, откинулся назад и раскинул руки.

— Я скажу — недавно, — пробормотал он и сделал глоток чая, чтобы уклониться от резкого взгляда жены.

— Чем мы обязаны удовольствию вас видеть? — ласково спросила она.

Морли сидел на краю дивана напротив и наклонился вперед, чтобы поставить чашку на стол перед собой.

— Боюсь, я пришел скорее по делу, чем ради удовольствия. Мне надо поговорить с вашим мужем о нескольких его… сотрудниках.

— О? — Она подняла прекрасные брови и бросила на Дориана нежный взгляд.

— Фара… — начал Морли, но, услышав предупреждающее покашливание Дориана, запнулся, — леди Нортуок, — поправился он. — Дело деликатного свойства, возможно, вы предпочли бы оставить меня с мужем наедине, чтобы мы могли все это обсудить, не беспокоя вас.