Опасные мысли. Мемуары из русской жизни

Кандидат наук Виталий Рубин, синолог, специалист по Конфуцию, старый знакомый моей жены Ирины, был человек умный, смелый и сочувствовавший всякому людскому горю, как и Щаранский, но в отличие от Толи был скорее кабинетный ученый, чем прирожденным лидером. Однажды вскоре после того, как Рубину дали разрешение на выезд, я увидел в свое кухонное окошко, что он ведет ко мне какого-то человека. Унаследовав осторожность от матери, я, открыв дверь, внутрь их не пропустил. Это было страшно грубо по отношению к Виталию Рубину, которого я очень любил, но впустить этого второго было выше моих сил, настолько мне не нравилось его лицо.

— Юра, — сказал Рубин, — это Саня Липавский, прекрасный человек, он остается вместо меня руководить семинаром еврейской культуры. Но, кроме того, он готов помогать вам. Он врач и у него автомашина — две добродетели сразу.

— Очень хорошо, — сказал я. — Телефон у вас есть?

Липавский выдал мне телефон, адрес и комплименты, дверь я по-прежнему загораживал, и они ушли.

Этот Липавский, секретный агент КГБ и (может быть) ЦРУ, втерся-таки в доверие к Щаранскому. Они даже пытались снимать квартиру на двоих в Москве. Годом позже он дал ложные показания, нужные КГБ для обвинения Щаранского в «измене родине». Сам я никогда больше Липавского не видел и никогда его ни о чем не просил — вычеркнул из памяти.

Виталий Рубин, которого мы объявили представителем группы за рубежом, скоро погиб в автомобильной катастрофе в Израиле.

Амальрик не присоединился к группе по той причине, что они с Гюзелью уезжали за границу. Проводы проходили у нас с Ириной. Амальрики раздали друзьям все свое имущество — нам достался огромный концертный рояль и огромная книжная полка — и уехали в страну Голландию, прихватив лишь смены белья да гениальную свою кошку. Несколько лет спустя они катили на машине в Мадрид, на третью Конференцию по безопасности и сотрудничеству в Европе. Андрей правил, красавица Гюзель сидела рядом, друзья диссиденты — сзади. Навстречу ехал грузовик, груженный тонкими трубами, одна труба свешивалась сбоку. С треском лопнуло стекло, машина остановилась, Гюзель захохотала, потом закричала. Все были на своих местах, но горло Амальрика прошила стальная трубой.

КГБ теперь следовал за мной по пятам — пешком, на машине, на поезде; в городах, в поселках, деревнях; в лесах, горах и морских волнах. Это было чудным развлечением для детишек наших друзей. Однажды мы гуляли в лесу с семьей психиатра и поэта Марата Векслера. Его дочь Катька каждый раз кричала от восторга: «Вот он! Вот он!» — обнаруживая темные пиджаки гэбэшников то за одной березой, то за другой. Их было, пожалуй, многовато, с их перебежечками туда-сюда, в костюмчиках для городской, не лесной работы. Ясно, они преследовали нас от самой Москвы. Но все же их было меньше тыщи, и когда Кате все это наскучило, я увел от них всю компанию. В лесу мне ли не уйти?

В других местах это требовало некоторого искусства. Однажды мы ехали с Ириной в автобусе за грибами, когда я обратил внимание на легковую машину позади: она двигалась и останавливалась совершенно синхронно с автобусом. Тут и мухомор разобрался бы. Бригада затем поменялась, и машина изменила цвет, но повторяла все те же фигуры. Не собирать же грибы вместе с ними.

— Выпрыгивай!» — шепнул я Ирине на остановке перед самым закрытием двери.

Мы прыгнули, автобус тут же отъехал, мы присели за будочкой для ожидающих. Четверо выскочили из машины и промчались мимо нас в поселок направо, глядя себе под ноги. Этим кабанам трудно было поднять головы и они нас не заметили. Когда последний исчез, мы поднялись, помахали шоферу, который нас видел, но у которого переговорник, можно не сомневаться, если был, то был не в порядке. Помахали еще раз и, перейдя дорогу, ушли в лес. Свободное воскресенье было отвоевано.

Попадались чекисты и среди моих многочисленных теперь посетителей. Один наивно пытался оставить у меня пухлый портфель, содержащий переписку, как он говорил, с министерством обороны по поводу незаконного закрытия детского сада. Другой уже оставил свой фотоаппарат с пленкой внутри, но Ирина заметила, схватила камеру и догнала благодетеля. Он говорил, что там засняты избиения людей в милиции. В милиции, конечно, бьют, кто этого не знает. Но, добавил он, главные снимки зарыты в земле, и указал место, с которым меня уже, так сказать, познакомили — как раз напротив районного КГБ. В КГБ, видно, и вправду верили, что мы бегом побежим туда с лопатками. Из чего было ясно, как много там дураков.

Настоящие сумасшедшие тоже врывались к нам.