– Какой-то?! – завопил Коррелл. – Ты представляешь себе, что такое час в это время дня? При том, что целый участок дороги обесточен? Это же ад кромешный!
– «Пэлем Сто двадцать три», – произнес Прескотт в микрофон. – Вызываю «Пэлем Сто двадцать три», прием.
– Откуда ты знаешь, что эти уроды не блефуют? Они же как раз и рассчитывают, что мы тут разнюнимся из-за каких-то пассажиров!
– «Разнюнимся из-за пассажиров»? Коррелл, ну ты даешь.
– Они
– С Доловичем они тоже взяли нас на понт?
– О боже! – Гнев Коррелла мгновенно иссяк, глаза его вновь наполнились слезами. – Толстяк Каз. Каким он был прекрасным! Он был настоящий белый человек!
– Умеешь ты найти правильные слова, Коррелл.
– Старина Каз. Железнодорожник старой школы. Пэт Бердик наверняка гордился бы им.
– Если он полез прямо под пули, значит, был идиот, – сказал Прескотт. – А кто такой Пэт Бердик?
– Пэт Бердик? Легенда. Величайший из диспетчеров старой школы. Могу рассказать тебе о нем с десяток историй.
– Как-нибудь в другой раз, пожалуйста.
– Однажды, – упрямо начал Коррелл, – поезд вдруг остановился в туннеле без десяти минут пять. Без десяти пять! Прямо перед часом пик, представляешь?
– Попробую еще раз с ними связаться, – сказал Прескотт, стараясь не слушать.
– Машинист позвонил по телефону – радио тогда еще не было – и сказал, что на рельсах, прямо перед поездом, лежит мертвое тело. Пэт говорит: «Ты уверен, что оно действительно мертвое?» – «Конечно, уверен, – отвечает машинист. – Тип уже окоченел, он как камень». И тогда Пэт как заорет: «Тогда, черт подери, прислони его к опоре и езжай дальше. Подберем его после часа пик!»
– Центр управления вызывает «Пэлем Сто двадцать три», прием…
– Вот из того же теста Каз Долович. Знаешь, что он сказал бы сейчас? Он сказал бы: «Не думай обо мне, старина Фрэнк! Главное, поддерживай движение!» Он был такой…
– «Пэлем Сто двадцать три» – Центру управления! Лейтенант схватил микрофон:
– Прескотт слушает.
– Я тут смотрю на часы, лейтенант. Они показывают два тридцать семь. У вас осталось тридцать шесть минут.
– Ублюдки, – громко сказал Коррелл. – Ублюдки и убийцы.
– Заткнись, – прошипел Прескотт, затем сказал в микрофон: – Будьте благоразумны. Мы стараемся выполнить ваши требования. Но вы дали нам слишком мало времени.
– Осталось тридцать шесть минут. Сверим часы?
– Я верю вам, но времени слишком мало. Знаете, у нас тут миллионы просто так не валяются.
– Вы просто еще не приняли решения – платить или нет. Деньги добыть нетрудно, если взяться за дело всерьез.
– Я простой коп, в этих делах не очень разбираюсь.
– Так найдите кого-нибудь, кто разбирается. Часы тикают.
– Я доложил начальству сразу после нашего разговора, – сказал Прескотт. – Подождите еще немного.
И больше, пожалуйста, никого не трогайте.
– Больше? Что вы имеете в виду?
Прокол, подумал Прескотт: они не знают, что у смерти Доловича есть свидетель.
– Пассажиры слышали выстрелы. Мы думаем, что вы там пристрелили кого-то. Одного из пассажиров?
– Нет. Мы убили какого-то человека на путях. Мы убьем каждого, кого увидим на путях. И плюс к этому одного заложника. Учтите это. Любое нарушение условий – и мы убьем заложника.
– Пассажиры ни в чем не виноваты, – сказал Прескотт. – Не трогайте их.
– Осталось тридцать пять минут. Свяжитесь со мной, когда вам будет что сказать по поводу денег.
– Ясно. Еще раз прошу – не трогайте людей.
– Не тронем, если вы нас не вынудите.
– До скорого, – сказал Прескотт. – Конец связи. – Он тяжело опустился в кресло.
– Боже! – не выдержал Коррелл. – Когда я слушаю, как ты сюсюкаешь с этим ублюдком, мне просто стыдно становится, что я тоже американец!
– Пошел к черту, – устало сказал Прескотт. – Топай отсюда, вали играть в свои паровозики.
Его честь господин мэр
Его честь господин мэр города лежал в постели на втором этаже особняка Грейси – официальной резиденции мэра Нью-Йорка. У него текло из носа, у него тупо болела голова, у него ломило все кости, и температура у него была минимум 39,7. Можно было бы заподозрить, что это козни многочисленных врагов, но его честь понимал, что это уже паранойя: у оппозиции в жизни не хватит воображения, чтобы подсадить вирус гриппа на край его бокала с мартини.
Пол у кровати был сплошь усыпан служебными бумагами, которые он совершенно не собирался читать. Муниципальный механизм прекрасно работал и без его непосредственного участия. В двух больших кабинетах на первом этаже команда помощников отлично справлялась со всеми текущими делами. Телефон у кровати мэра был включен, но он распорядился, чтобы его беспокоили только в случае глобальной катастрофы – вдруг, например, остров Манхэттен начнет погружаться в океан.