Опасный вкус

- Я помогу вам, - он швыряет окурок в огонь, переводя взгляд на Зака, что, кажется, задремал у костра, - но в правилах убежища появились новые пункты. Их выполняешь ты, она, все кто бы не пришел.

Зак оживляется, быстро кивая. Он чувствует, что это еще не все.

- Ты будешь следить за его сохранностью, порядком и безопасностью, пока я отсутствую и чтобы не случилось, никогда не нарушать их.

_________________

[1] Щукин С. Н. (1911). «Из воспоминаний об А.П. Чехове». Русская мысль.

**Глава 32**

Как я уже говорила: нельзя обмануть детей, даже если при этом вести себя, как ни в чем не бывало. Я сама была такой - всегда знала когда родители не в духе, что они поссорились; я предчувствовала их скандалы, словно жаба, квакающая на грозу - в тоже время для меня не оставались незамеченными их воркование, более нежное и внимательное отношение к друг другу; как бы ужасно это не звучало, но я всегда знала, когда у них был секс. Не обязательно друг с другом - это, пожалуй, еще ужаснее. Сейчас осознаю это как никогда четко и ясно.

“Чёрт возьми! Как же неловко, неудобно и...”

Я выросла и представила себя на месте родителей, которые бы вдруг узнали о моей прозорливости.

“Невыносимо! Ничего нельзя поделать с этим!”

Лиз не разговаривает со мной, молча выполняет все мои просьбы, делает, что я говорю, но без слов, кивков, жестов. У нее это отлично получается, вспомнить только те времена, когда она только-только появилась в моей жизни. На все мои попытки понять что случилось, я получаю в ответ тишину, ощущаю неловкость, ловлю яростные взгляды.

- Может быть, ты знаешь в чем дело?

Паоло всегда жмет плечами. Однажды я поймала его на том, что он улыбается. Мое смущение, осветившая сознание догадка заставили выкинуть этот эпизод из памяти и больше никогда не возвращаться к нему. Тут уже ничегошеньки не изменишь!

- Что я опять натворила?

Паоло только жмет плечами и делает непонимающий взгляд. Он никудышный врунишка.

Черт возьми! Даже если бы можно было что-то сделать - я бы не стала пытаться изменить ситуацию. Я однажды уже привязалась к ним, прониклась и посчитала частью себя, а они чуть было не убили меня. Два раза. Я вновь вывернусь наизнанку, и что будет потом?

- Ты шлюха! - говорит она мне, после моего напоминания о ее дежурстве по кухне. - Понятно?!

Более чем. Все так как я и думала. Звук звонкой пощечины приводит меня в чувство быстрее, чем я осознаю, что случилось. Я смотрю на свою руку, на ее мигом покрасневшую щеку, на то как она хватается за лицо и смотрит на меня сначала непонимающе, потом обиженно, затем и вовсе зло со слезами в потемневших глазах. Я вижу в ней ребенка, что до этого долго мнил себя взрослым, но не выдержал столкновения с жестокой реальностью.

- Иди к себе!

Это ужасно прозвучит, но именно в этот момент, увидев ее испуг, я ощутила что-то сродни удовлетворению. Сейчас признаюсь в самом кошмарном - я получила удовольствие, крошечное, совсем недолгое, но эта пощечина порадовала меня, согрела мое сердце и душу. Я борюсь с собой, со своим желанием назвать ее дрянью. Это вообще не педагогично, не взросло и отдает ссорой в школе под лестницей.

- Будешь сама мыть свою посуду! - кричит она мне, стараясь хлопнуть дверью. Это невозможно, в ней есть специальный амортизирующий механизм.

Это что такое было? Что на меня вдруг нашло? Пальцы и ладони пронзает покалываниями, от которых я пытаюсь избавиться, то и дело сжимая и разжимая кулак.

- У меня во всяком случае будет занятие, - говорю я, прикрывая глаза, делая несколько размеренных вдохов.

Я мечтаю отделаться от этой девчонки. Я жутко устала от ее фортелей. Я понимаю, что вот это ее выплеснувшееся недовольство ничто иное как побочный эффект вампирьей терапии.

“Алекс, не проси меня прекратить это, - Раф в моих воспоминаниях убийственно спокоен, смотрит на меня и как будто сквозь меня. - Днем они на виду, а ночью я ухожу поохотиться. Ты понимаешь, как скверно все может закончиться? Я вернусь к тебе, а ты с отрубленной головой?”

Красиво звучат, тревожно отдаются в душе его слова “я вернусь к тебе”, но продолжение в стиле Марии-Антуанетты все портит и заставляет забыть об этой просьбе если не навсегда, то на какое-то неопределенное время. Прошло совсем ничего и мне пришлось убедиться в его правоте, слава Богу, без крови и прочих ужастиков!

“Можно спрятать топор?”

Говорю я, пытаясь продлить разговор, но Раф даже не поднимает глаз от карты, продолжая водить по ней секстантом, отвечая мне:

“Я уже это сделал.”

Можно сколько угодно спрашивать себя о профессионализме, педагогичности, терпении, чему меня научили в колледже и в университете, но ответ приходит тотчас же. Будь мы в школе - я бы отправила ее к психологу, сообщила родителям, в социальные службы и она в конце-то концов уходила бы домой, а не трепала мне нервы круглые сутки.

“Славный Манхэттен! Там я и подумать ни о чем подобном не могла!”

Хорошо бы ее слова о родственниках по ту сторону океана оказались правдой! Она станет их головной болью, и проблема взбунтовавшейся гормональной системы перестанет быть моей.

Вот! Опять!