Опер печального образа

Так и есть! У подъезда стоял их «фольксваген». Надо будет непременно записаться на курсы вождения и получить права. Еще надо подписать все бумаги, вступить в права собственности и переехать в новый дом. Продать эту квартиру, хотя это не срочно. Дочитать странную Олину книгу. Навестить родителей. Найти, наконец, этого странного отца… Но все это после, в другой жизни, то есть завтра, послезавтра, после полнолуния. Беги, Аня, беги!

А вот и луна! Желтый кружок, который маленькая Аня выдавливала когда-то стаканчиком в раскатанном тесте, помогая или мешая бабушке. Желтый кружок в черном тесте… Нет, луна все-таки живая! Вон как прыгает, катится за домами и деревьями, шпионит за Аней, как соседский мальчишка Сашка. Аня бежит купаться с девчонками, а он следит за ней, ползет кустами и огородами, думая, что незаметен… Да она и не такая уж яркая. Вон, немного лоб наморщен, то ли далекими земными тучами, то ли своим каким-то лунным явлением.

У Михаила тоже есть такая дурацкая привычка – морщить лоб. Это же так некрасиво…

А, собственно, зачем она забирается по тропе оборотня так далеко? Зачем надо было ехать на маршрутке в такую даль? Подбираться к самому логову? Можно выйти на тропу в любом месте.

– Остановите, пожалуйста, здесь, – попросила она водителя маршрутного такси и оказалось за один квартал от ресторана «Идальго».

Может, так и надо. Наверное, это правильно. Здесь началась эта история, здесь она и должна закончиться. Как писали поэты-мистики, круг замкнулся. Замкнем же эту кровавую прямую тропу колечком, похожим на кружок в тесте и на полную луну одновременно.

Ресторан «Идальго» жил своей веселой псевдоиспанской жизнью. Из приоткрытых окон доносился голос Иглесиаса, по клипу тискавшего в этот момент Курникову. Какая-то внутренняя незнакомка, которой, оказывается, очень нравится этот испанский певец, попросила Аню задержаться, послушать еще немного. К ней присоединилась еще одна, которая вообще предложила зайти в ресторан, выпить для храбрости рюмку водки. Аня оказалась в меньшинстве, поэтому пришлось действовать диктаторскими методами. Она матерно выругалась от души, что позволяла себе очень редко, вернее, вообще никогда, приберегая это средство на самый крайний случай.

Теперь можно было выходить на тропу. Не очень уверенно, чтобы превратиться на время в движущуюся приманку. Знакомые гаражи. Вот под этими кустами сидел в ту ночь странный бомж. Вон там, на границе асфальта и земли, Люда Синявина разбила бокал с каплями дождя. Здесь ложились на траву собаки под действием снотворного. А в том направлении, между обрезанными, изуродованными тополями, уходила тропа Обура. По ней и надо было идти.

Еще одно дело Аня забыла себе наметить – заказать очки или контактные линзы. Иногда без них очень плохо, особенно в темноте, когда своя собственная близорукость накладывается на всеобщую. Разве различишь тут серую шкуру оборотня, если, конечно, это не фантазия пьяного бомжа?

Аня шла по тропе медленно, словно поднималась вверх по скале. Самое главное, что с каждым шагом подъем становился все круче и круче. А тут еще начал моросить мелкий дождик, и ветер наклонил его прямо в Анино лицо. А как там луна? Или это грибной дождик? Как он там называется при луне? Ягодный дождик? Дождик волчьих ягод?

От знакомого места удаляться было страшно. К тому же от ресторана донеслась та самая песня Мадонны, под которую молодая жена Корнилова отплясывала нечто испанское. Аня посмотрела еще раз на невидимую тропу, прислушалась, стараясь разложить звуки ночи на составляющие. Узнала дождь, Мадонну, какие-то машины, повернулась и пошла назад.

Она сделала еще два шага, а внутренняя трусиха, та, которая любила Иглесиаса, посоветовала ей обернуться. Аня показала ей фигу в кармане, нащупала газовый баллончик и приказала себе дойти спокойно до крайнего тополя. Это было тяжело, так же, как Орфею в царстве Аида. Он слышал за спиной звериный вой, змеиное шипенье. Ему так хотелось обернуться. Но всего-то еще четыре шага. Раз, два, левой, правой…

* * *

…Я бегу. Сначала это побег. Это бегство из каменного мешка, из города мертвецов.