Операция «Антиирод»

Ну что, мальчик, поиграем в Клеопатру и ее любовников? Я не смотрю в вашу сторону. Мне очень интересно, что за страсти сейчас кипят за вашим столиком? Что предпримет Це-це? Как отреагирует на то, что ее протеже скачет с зажигалкой к чужим дамам? Пожурит? Похвалит? Не заметит, но запомнит? Дальше будет еще интересней! Если Муха Це-це не проявит бдительность и не увезет мальчика немедленно, то примерно через полчаса народ потянется вниз, где бар и танцы. Мальчик крепко сидит у меня на крючке. Мы будем танцевать. Настроение у меня прекрасное, я за себя не ручаюсь. Мальчик, ты готов отдать все свое блестящее будущее (а Муха — очень щедрая и добрая женщина!) за один танец? НАШЕГО танца она тебе не простит, будь уверен. Я тебя с собой не возьму, не надейся. Что? Вернешься обратно, тренером в ДЮСШ по плаванию? Или будешь судорожно тусоваться по кабакам, пока не кончатся деньги и костюмы, подаренные Мухой, в надежде подцепить очередную страстную дамочку с толстым кошелечком?

Светлана подняла глаза и обомлела. Мальчик смотрел прямо на нее, улыбаясь смело и просто.

Эй, эй, что ты делаешь? Это не по правилам! У нас так не играют! У нас не принято хватать на руки прекрасных принцесс и увозить их на горячих конях в сказочные розовые замки, навстречу долгой и счастливой жизни и смерти в один день! Мы — интриганы и интриганки. Простые и честные чувства здесь — табу. Не смей на меня так смотреть!

Она не опускала глаз, чувствуя, как растворяется в этом его смелом мужском взгляде, именно растворяется, другого слова не подберешь, да и не хочется сейчас искать какие-то дурацкие слова. Если он встанет и подойдет и подаст мне руку, я протяну ему свою. И на глазах у всех пойду за ним туда, куда он позовет. Мне так хочется хоть раз в жизни по-настоящему наплевать на всю эту тухлую тусовку, похожую на вчерашний суп с бриллиантами!..

— Ты что, не слышишь? Я, кажется, с тобой разговариваю! — Белый от бешенства Виталий стоял рядом со столом. — Что ты здесь делаешь?

— Пью сок. — А мы даже не снизойдем до улыбки.

— Немедленно домой. — А вот скандала нам публичного здесь не на-адо, не на-адо. Светлана медленно подняла на него глаза и сказала тихо и раздельно:

— Если ты еще раз позволишь себе на меня орать, я тебя пристрелю. Лично.

— В тюрьму захотелось? — В нем еще навалом злости и ехидства.

— Нет, милый. Мои адвокаты докажут, что ты сам довел меня до этого. Я расскажу, как мы счастливо с тобой жили. И суд присяжных, утирая слезы, меня оправдает. — Но и дискутировать мы здесь тоже не хотим. — Тебе нужно домой. Вот и поезжай. И меня, кстати, сегодня не жди.

— А когда тебя ждать? — довольно тупо спросил наш низвергнутый властелин.

— Ни-ког-да.

Светлана слегка кивнула телохранителю: уходим. И встала. Проходя мимо своего восточного мальчика, нарочно чуть-чуть задела его стул подолом. Вот вам сувенир. Шорох моего платья.

Выходя из клуба и надевая на ходу поданную ей шубу, элегантная дама в черном мимоходом заметила секретарю:

— С официанток, которые курили в туалете, снять по десять процентов зарплаты. Предупредите, что в следующий раз уволим. И выясните, почему у метрдотеля трясутся руки.

Подходя к своей машине, она услышала позади быстрые шаги. Господи, как он бежал! Его длинные жесткие волосы растрепались, горячий румянец проступал сквозь смуглость щек. На бегу он сорвал свой черный шелковый галстук и теперь сжимал его в руке. Ах, какая нежная, мальчишеская шея виднелась в вороте белоснежной сорочки…

Она еле успела бросить «вон отсюда!» своим телохранителям и в то же мгновение оказалась в его объятиях.

Тысячи… Тысячи и тысячи поцелуев… Его черные бездонные глаза и свет фонаря — слева… нет, справа… нет… это просто кружится голова… или это мы кружимся… откуда этот жуткий сухой щелчок… и его руки вдруг странно тяжелеют у нее на плечах, лицо пропадает, он исчезает… нет, он падает!

Он упал навзничь, страшно ударился головой об асфальт. Глаза его были открыты, а на губах все еще оставалась улыбка. Прямо напротив, метрах в десяти, стоял белый Виталий с каким-то смешно-маленьким пистолетом в трясущейся руке. Выглядело это глупо, глупо, нелепо… Почему у него так дрожат руки? Он стрелял? Он стрелял в меня? Почему он больше не стреляет? Это я должна была стрелять, это я, я говорила, что пристрелю его… Почему стоят телохранители? Почему у них такие идиотские лица? Почему они не хватают его? Они не могут идти против хозяина? Но я же хозяйка…

…Выбежала охрана, какие-то люди, кто-то бросился к лежащему мальчику и тут же отшатнулся… Виталия схватили, он пытается вырваться… Его перекошенное лицо, глаза… злые глаза, глаза бешеного пса, которого достал-таки крюк собачника… Мелькнуло зеленое платье Мухиной, полные руки, мокрое лицо… Она плачет? Мальчика поднимают, уносят, легко, как ребенка… Ушли. Все куда-то ушли… Я одна. И только фонарь по-прежнему продолжает кружиться вокруг, светя то в правый, то в левый глаз…