Операция «Дуб». Звездный час Отто Скорцени

Король давно снискал себе репутацию человека, склонного осторожничать (по мнению некоторых, даже тогда, когда в том не было необходимости) и без надобности не раскрывать карты. Еще у него также имелась малоприятная привычка давать собеседнику возможность изложить свой взгляд на те или иные вещи, не высказывая при этом собственного мнения до тех пор, пока для того якобы не наступал нужный момент. Нелюбовь короля к решительным действиям заставила Галеаццо Чиано как-то раз написать следующее: «Король в большей степени Гамлет, нежели сам Гамлет».

В свои семьдесят два года Бадольо имел за плечами долгую карьеру солдата, однако не имел ровным счетом никакого опыта как политик. В 1936 году как бывший глава Верховного командования он привел итальянцев к жестокой победе в Эфиопии, снискав себе тем самым славу национального героя. С равным успехом, говорили циники, за годы фашизма маршал сумел сколотить себе скромное состояние.

Его звезда начала клониться к закату в 1940 году, когда вторжение Муссолини в Грецию обернулось катастрофой и диктатор в припадке гнева сместил Бадольо с занимаемого поста. Тем самым маршал превратился в стороннего наблюдателя того, как страна катится в пропасть. Утешение по этому поводу он искал в вине, говорят, будто он каждый день выпивал бутылку шампанского, убивая время за карточным столом или в дремоте. Несмотря на все свое честолюбие и жажду власти, Бадольо оказывал королю знаки уважения и воздерживался от решительных действий, не заручившись предварительно монаршим согласием.

Оказавшись в одной упряжке, оба в полной мере проявили присущую каждому нерешительность. Хотя оба страстно мечтали о том, чтобы как можно скорее вырваться из железных объятий «оси», ни тот, ни другой не смогли выработать четкую стратегию, как быстро и с минимальными потерями выйти из войны. Хорошо это или плохо, но до переворота ни король, ни Бадольо не предпринимали серьезных попыток тайком сдать свою страну союзникам и скоординировать свои военные планы с генералом Дуайтом Эйзенхауэром.

Ответственность за упущение целиком и полностью возлагать на них нельзя. Истины ради следует сказать, что они еще при дуче пытались выйти на контакт с Западом, однако, как выяснилось, западные державы были не заинтересованы в перемирии со страной «оси». «Безоговорочная капитуляция» — таковы были условия. И хотя ни та, ни другая сторона толком не знали, что значит эта зловещая фраза, король и Бадольо не спешили принять столь жесткие и унизительные условия.

Даже когда арестовали Муссолини, новый итальянский режим не торопился идти на контакт с союзниками, а предпочел прозондировать ситуацию на предмет сепаратного мира. Причиной тому — надежда, что они еще смогут договориться с Гитлером и выйти из войны, не навлекая на себя карательных мер со стороны немцев.

«Среди итальянцев распространено мнение, что Германия позволит их стране выйти из войны и занять нейтральную позицию, — вспоминал Фридрих фон Плеве, работавший в дипломатической миссии Германии в Риме, — а также, что будет подписано соглашение о выводе немецких войск с территории Италии». Дуче, который понимал Гитлера лучше других своих соотечественников, никогда не предавался столь наивным фантазиям, что в известной степени объясняет его бездействие в течение нескольких месяцев, предшествовавших его свержению.

В отличие от него король и Бадольо тешили себя несбыточными надеждами или по крайней мере полагали, что это следует делать. К концу июля Бадольо вступил в контакт с Гитлером и предложил встречу на высшем уровне между фюрером и королем. «Я был убежден, — вспоминал Бадольо, — что немецкое правительство следует поставить в известность о том, что Италия хочет мира. Это был тот самый шаг, который Муссолини так и не осмелился сделать в Фельтре 19 июля. И хотя не похоже, что немецкая сторона на него согласится, я тем не менее хотел бы сказать ей, что мы не можем продолжать войну».

Итальянцы хотели бы, чтобы такая встреча произошла на их земле, вполне обоснованно опасаясь, что стоит им вступить на германскую землю, как их тотчас же закуют в наручники. Однако Гитлер, который на протяжении всей предыдущей недели пытался дать выход своей ярости по поводу вероломства союзника, с ходу отмел любую возможность оказаться за столом переговоров с теми, кто сверг дуче.

Если первая реакция фюрера на свержение дуче была крайне резкой, то же самое можно сказать и про союзников. И тот факт, что новый режим публично поклялся в верности «оси», только подлил масла в огонь. Это становится предельно ясно из речи, произнесенной Уинстоном Черчиллем.