Операция «Яростный полдень»

– Вы в своем уме, господа? – хмуро спросил «британский боров», пыхнув в сторону пшеков дымом гаванской сигары. – С чего это мы, британцы, должны разрывать все отношения с силой неодолимой мощи, а затем еще и объявлять ей войну? Наша империя ведет сейчас тяжелые сражения одновременно с кровожадными японцами на Дальнем Востоке и плохим парнем Гитлером в Европе. Итальянцы жаждут контроля над Суэцким каналом – и толпой лезут к нам в Египет при поддержке отборных германских частей. И в то же время американцы не торопятся приходить нам на помощь. Их армия и флот терпят от японцев одно поражение за другим, и, кроме того, в их Конгрессе окопалось такое количество изоляционистов, что они никогда и ни за что не дадут президенту Рузвельту объявить войну хоть кому-либо: хоть гуннам, хоть русским большевикам. Оружие, которое мы получаем по ленд-лизу, и прибывающие из Америки добровольцы лишь помогают нам оставаться на плаву. Если вы потеряли свою прежнюю Польшу как связку ключей в траве, по той причине, что все окрестные страны стали вам враждебны, то мы своей Британии такой судьбы не желаем. Все, что мы можем для вас сделать – это послать русским дипломатическую ноту с выражением возмущения и озабоченности…

– Дипломатическими нотами, пан Уинстон, экспансию Сталина не остановить! – вскинул породистую голову Эдвард Рачиньский. – Сейчас наши товарищи бьются с большевистским чудовищем во имя того, чтобы бешеные орды не смогли ворваться в цивилизованную Европу, они страдают и погибают за нашу и вашу свободу…

– Все это слова и эмоции, мистер Рачиньский, – пренебрежительно хмыкнул в ответ Черчилль. – Реальный взгляд на международную обстановку говорит об обратном. Британия ведет тяжелую борьбу сразу на нескольких фронтах, и делать врагов еще и из русских совершенно не в ее интересах. Вашим товарищам следовало бы согласиться войти в это самое временное правительство, стать его частью и изнутри влиять на политику новой Польши, но они сами гордо отказались от такого компромиссного варианта.

– Это мы сами дали такое указание нашему главному представителю в Польше генералу Ровецкому, – встрепенулся генерал Сикорский, – потому что у нашей страны не может быть сразу двух правительств. Мы исходим из того, что только наше правительство в Лондоне имеет право представлять довоенное польское государство, и больше никто иной.

Черчилль парировал:

– А дядя Джо исходит из того, что довоенного польского государства с семнадцатого сентября тридцать девятого года не существует в природе, и в силу этого легитимность вашего лондонского правительства в изгнании равна нулю. Чехословакию в изгнании представляет законно избранный президент Бенеш, Норвегию – король Хокон, Голландию – королева Вильгельмина, Бельгию – законно избранный премьер-министр граф Юбер Пьерло, Грецию – король Георг Второй. А вот вы, господа, сами назначившие себя правительством в изгнании, с точки зрения русских – никто и ничто. Это я говорю вам не в упрек, потому что такое же сомнительное положение – у главы Сражающейся Франции господина де Голля. Но его сторонники ( с которыми теперь у Черчилля не очень хорошие отношения) готовы безо всяких условий сражаться с гуннами, а после войны пойти на свободные всеобщие выборы, а вы, приказавшие своим людям не совершать активных действий против гуннов и копить силы, отказались войти в состав Временного Правительства Национального Единства. Такие предложения русские делают только один раз – и отказавшись от такой возможности, вы сами оставили себя за рамками политического процесса.

Вскочив с места, Эдвард Рачиньский вскричал:

– Но почему, почему вы находитесь на стороне жестокого тирана Сталина, не моргнув глазом разделившим Польшу со своим злейшим врагом, а не на стороне истинных борцов за свободу?

– Могу вас заверить, что Правительство Великобритании – всецело на вашей стороне, – ответил Черчилль, – но на стороне господина Сталина – сила, которой нашей Империи в настоящий момент нечего противопоставить, и не в наших интересах ссориться с Покровителями большевиков, пределов могущества которых мы просто не ведаем…

После этого заявления, прозвучавшего для Сикорского и Рачиньского как гром с ясного неба, те ошарашенно переглянулись. У них в головах не укладывалась картина, в рамках которой Британская Империя, над которой никогда не заходит солнце, окажется бессильной предпринять хоть что-нибудь для воспрепятствования большевистскому вторжению в Европу.

– Неужели ваши американские союзники бросили Великобританию в одиночестве перед угрозой большевистского вторжения в Европу? – удивленно спросил генерал Сикорский.

С несколько угрюмым видом Черчилль ответил: