Операция «Моджахед»

Шамиль внимательно посмотрел на Абу, пожал плечами и задумался. Тут надо сказать пару слов об этом младшем Атабаеве и о его отношениях с вождём. Если Атабаев старший был просто одним из многих командиров, то Зелимхан являлся до последнего момента личным порученцем Шамиля, выполнял для него разные деликатные дела в Азербайджане. Он «бакинец», там живёт давно, после первой войны переехал. Женат на азербайджанке, у него свой бизнес, всё налажено, связи везде. Очень пробивной парень, хотя ему всего двадцать семь лет. Так вот, после того, что случилось, он для Шамиля потерян навсегда. Теперь у них может быть либо никак, либо война. Это просто такое правило у чеченцев, исключений пока что не было. Не надо думать, что Шамиль расстреливает соплеменников партиями, это, вообще, случается довольно редко, и надо очень постараться, чтобы заработать себе такую участь. Но если уж случается, то родственники наказанного просто отходят в сторону и больше не имеют с вождём никаких дел. Потому что воевать с ним глупо и смешно — я выше говорил насчёт исключительности этого человека и его особом положении среди своего народа.

Логическим завершением сегодняшней беседы Шамиля с Зелимханом будет бессрочная ссылка последнего по месту постоянной прописки. То есть он на своей машине, как привык, через Грузию обратно не поедет. Знаете, там много троп и дорог, можно заблудиться и нечаянно обратно приехать. Гвардейцы погрузят его на поезд в Гудермесе, с парой сопровождающих отвезут в Москву, передадут своим людям, и те посадят его на рейс «Москва — Баку». И предупредят: в Чечне ты персона нон грата, в ближайшие десять лет не появляйся. Это продиктовано заботой о Зелимхане, а вовсе не соображениями личной безопасности вождя. Парень молодой, горячий, может наделать глупостей. Шамилю он ничем повредить не может, а самого убьют запросто. Поэтому его отправят под конвоем в Москву и забудут о нём навсегда...

— Тебе что, жить надоело? — немного подумав, спросил Шамиль.

Спасибо, не сказал прямо: это ведь ты виноват во всём случившемся, Зелимхан ведь прекрасно понимает, что из-за тебя всё так получилось.

— Моя жизнь — моё личное дело, — довольно резко возразил Абу. Сейчас, по логике вещей, он должен будет перейти на арабский.

— Если с тобой что-то случится, в первую очередь с меня спросят, — Шамиль покачал головой. — Зачем тебе эти проблемы?

— Ладно, давай оскорбляй меня, — Абу не спешил переходить на арабский и вообще, вёл себя как-то нетипично, я бы даже сказал, смиренно. — Скажи ещё, что я никогда не держал в руках оружия, не могу позаботиться о своей безопасности и позволю себя убить любому мальчишке...

— Да забирай, если хочешь! — Шамиль пожал плечами. — Такое добро... Забирай, делай с ним что хочешь, можешь из него шашлык сделать, мне он совершенно безразличен. Давай о делах поговорим...

Поговорили о делах, разобрали вчерашнюю ситуацию. Шамиль дал понять, что инцидент в Калмык-Юрте сейчас совсем не к месту, очень жаль, что так вышло, на будущее надо будет решать ситуацию как-то по-другому. Абу кивал, соглашался и, вообще, вёл себя подчинённо. Я опять удивился, что такое с ним сегодня случилось? Не иначе, какую-то хитрость замыслил...

* * *

Мы вышли от Шамиля, а с нами два гвардейца, которым было приказано передать нам с рук на руки Зелимхана. Это определённый риск, если Зелимхан что-то не так сделает, теперь за это придётся отвечать Абу. Тут с этим строго, никто не станет уточнять что у парня горе и он может совершить глупости в состоянии аффекта. Взяли — отвечайте.

Зелимхана достали из зиндана, посадили на лошадь, наручники снимать не стали. Хозяин лошади, один из наших аскеров, пошёл пешком, вёл её в поводу.

— Что родным передать? — угрюмо поинтересовался один из гвардейцев Шамиля.

Это они подумали, что мы его расстреливать повезём, типа, сами решили разобраться. Шамиль ведь не сказал, что с ним делать. А по логике получается: конец ему. Оскорбил вождя, надели наручники, посадили в зиндан — значит, одна дорога. Они жалеют парня, знают, из-за чего, а самое главное, из-за кого так получилось с его братом. Шамилю свою угрюмость они проявлять не смеют, а нам можно.

Абу не счёл нужным даже обернуться. Велика честь для какого-то аскера, чтобы амир перед ним отчитывался!

— Шакалы, — тихо сказал кто-то из гвардейцев нам в спину, когда мы уже отъехали подальше.

Вот вам и отношение к боссу всего Сопротивления. Когда-то там Абу станет народным героем, и его будут на руках носить, один Аллах знает. А пока — вот так. Неблагодарный народ...

Мы добрались до развилки: одна тропинка прямо бежит, на нашу «базу», другая влево отходит, к селу, где Атабаевы живут. Абу велел ссадить Зелимхана с коня и снять с него наручники. Он показал нам жестом, чтобы отъехали, а сам остался с ним. Мы отъехали, но недалеко, Дауд и Фатих стволы под рукой держат, мало ли что парню в голову взбредёт?

Абу достал пистолет и, поигрывая им, сказал: