Операция «Перфект»

К удивлению Байрона, прибыли все, кто был приглашен. Мало того, все еще и принарядились, как для особого случая. Мать нового ученика уложила волосы феном в красивую пышную прическу, а Диэдри Уоткинс даже пошла на то, чтобы сделать «перманент», и теперь все время трогала пальцами крутые завитки, словно опасаясь, что они могут взять и отвалиться.

– Ах, какая прическа – отлично смотрелась бы в эпоху Карла I[56], – заметила Андреа.

Возникла неловкая пауза, никто не знал, как реагировать на это замечание. Андреа тут же схватила Диэдри за руку и принялась уверять, что просто пошутила и вовсе не хотела ее обидеть. После чего обе сделали вид, что смеются от души, и Андреа сказала:

– Вы, право, не должны держать на меня зла!

Все женщины пришли с подарками – всевозможными закусками и домашним печеньем в пластмассовых коробочках. Они выкладывали на стол салат из капусты и салат оливье, жареные почки с пряностями и сырное печенье, фаршированный виноград и оливки, грибы и сливы. Многие достали из сумок фляжки со спиртным, которое тут же стали разливать по стаканам и передавать друг другу. Наконец, под возбужденное гудение голосов еда была распакована и расставлена на садовом столике. Все были согласны с тем, что это просто чудесная идея – устроить подобную встречу и концерт, как это мило и великодушно со стороны Дайаны. Женщины разговаривали друг с другом так, словно не виделись несколько лет. Они говорили о летних каникулах, о детях, о том, что им не хватает привычных дел и привычного образа жизни. Расспрашивали друг друга об «ужасной травме», которую получила Джини, и при этом ловко открывали тугие пластмассовые крышки на принесенных коробочках с закусками и расставляли пластиковые тарелки. Они и Байрона расспрашивали об этой «бедняжке, у которой штифты в ноге». Это просто ужасно, твердили они, что ребенок так пострадал из-за какой-то ерундовой нелепой случайности. Никто из них, похоже, не знал о роли Дайаны в этой «случайности». Никто не упоминал Дигби-роуд, но это, как догадывался Байрон, лишь вопрос времени, и они, конечно же, все в итоге узнают. Его прямо-таки снедало беспокойство, он даже двигался с трудом.

Когда Дайана, наконец, подъехала к дому вместе с Беверли и Джини, Байрон первым захлопал в ладоши. Собственно, он не знал, как ему еще выразить свою радость. Беверли в темных очках сидела вместе с дочерью на заднем сиденье. Она была в новом черном платье-макси, на груди у нее пайетками был вышит кролик, который при ходьбе слегка подпрыгивал. «Я ужасно волнуюсь!» – все повторяла она. Затем она вынула из машины Джини и усадила ее на стульчик-каталку. Женщины дружно расступились, и она повезла девочку к дому. Байрон спросил у Джини, как ее нога, и девочка молча кивнула, как бы говоря, что все по-прежнему.

– Возможно, она никогда больше не будет нормально ходить, – сказала Беверли, и некоторые женщины стали шепотом выражать ей сочувствие и предлагать помощь. – А у меня, как назло, руки ужасно болят. Хотя, конечно, моя боль – ничто по сравнению с ее страданиями. Но больше всего меня, разумеется, беспокоит будущее моей бедной девочки. Когда я думаю, сколько всего ей, бедняжке, потребуется уже в самое ближайшее время…

Байрон ожидал, что Беверли будет нервничать, что она будет робеть в присутствии этих женщин, памятуя тот «кофейный утренник», когда они буквально заткнули ей рот своими насмешками, однако он ошибся: Беверли была в своей стихии. Она с каждой из матерей поздоровалась за руку, каждой сказала, как это чудесно, что ей удалось снова всех их увидеть. Она постаралась сразу запомнить имя каждой и потом называла ее только по имени.

– Андреа, как мило. Диэдри, какое чудесное имя. Простите, – сказала она матери новичка, – я не расслышала, как вас зовут…

А вот Дайана явно чувствовала себя не в своей тарелке. Только сейчас, снова увидев ее в окружении всех этих женщин, Байрон понял, до какой степени она стала иной, как сильно выделяется среди них. Голубое хлопчатобумажное платье болталось на ней, словно было с чужого плеча, ее чудесные волосы какими-то безжизненными и безвольными прядями свисали вдоль лица, лишенного, казалось, всяких красок. Она, похоже, забыла, что должна что-то говорить. Одна из приглашенных дам упомянула Олимпийские игры, другая тут же подхватила тему и сказала, что Ольга Корбут – «просто прелесть!» – но Дайана по-прежнему молчала, только губу слегка прикусила. Затем Джеймс, спасая положение, громко объявил, что хочет для начала экспромтом сказать несколько слов, но Беверли решительно этому воспротивилась и стала настаивать, что вступительную речь должна непременно произнести хозяйка дома.

– О нет, пожалуйста, нет, – прошептала Дайана. – Я не могу!

Она даже попыталась, спрятавшись за спины других женщин, присесть где-то в уголке, но все тут же обернулись к ней, прося ее выступить.

– Ну, скажите нам хотя бы несколько слов, – пропела Андреа.

Джеймс тут же подбежал к Дайане и сунул ей написанную им заранее речь.

– О господи! – вздохнула она и вышла вперед.