Операция «Перфект»

– Если бы мы действительно сбили ту девочку, на «Ягуаре» наверняка осталась бы хоть какая-нибудь вмятина. – Он подал матери крахмал, и она щедро посыпала им белое белье. – А там ни одной вмятинки! Я проверял. Если честно, даже несколько раз проверял.

– Ты опять?

– И никто нас на Дигби-роуд не видел.

– У нас свободная страна, Байрон. Мы можем ездить, где захотим.

Ему очень хотелось сказать ей: вообще-то папа считает, что мы не должны ездить по Дигби-роуд, а еще папа считает, что у нас давно следовало бы вернуть смертную казнь через повешение, хотя, по-моему, ни то ни другое не является свидетельством какой-то особенной свободы. Только это была бы слишком длинная фраза, и Байрон чувствовал, что сейчас не время ее произносить. Мать тем временем запихнула белье в стиральную машину, с силой захлопнула дверцу, и Байрон снова принялся уверять ее, что он, скорее всего, ошибся, но она, не слушая его, двинулась на кухню.

Однако в тот же день он понял: мать все-таки думает о том, что он сказал ей тогда, несмотря на все ее протесты. Несколько раз он замечал, как она с озабоченным видом, держа в руке стакан, смотрит в окно, ничего не замечая вокруг. А когда отец, как всегда, позвонил, чтобы проверить, возьмет ли она трубку и все ли у них так, как должно быть, Байрон услышал, как она говорит: «Извини, а в чем, собственно, дело? – И потом, когда отец, видимо, повторил свой вопрос, она даже голос повысила: – Дорогой, а что, по-твоему, может у нас случиться? Я же никогда ни с кем не вижусь. Никто толком и не знает, где я живу». – И она завершила фразу своим переливчатым смехом, но на этот раз смех ее звучал так, словно она вовсе не находит сказанное таким уж смешным.

Интересно, думал Байрон, она что, забыла ту рождественскую вечеринку? Столь очевидный факт? В конце концов, в Кренхем-хаус тогда пригласили целую кучу гостей, так что все матери его одноклассников прекрасно знают, где живет Дайана. И он решил отнести эту забывчивость на счет прочих свидетельств ее тревожного состояния.

– Извини меня, пожалуйста, извини меня, Сеймур! – торопливо сказала мать в телефонную трубку, потом положила ее на рычаг, да так и застыла на месте, не в силах сделать ни шагу.

Байрон в очередной раз попытался ее ободрить и объяснил, что днем он действительно сказал ей неправду и она действительно сбила ту девочку и уехала, однако все это произошло не по ее вине. Все это чистая случайность, заявил он.

– Как ты сказал? – переспросила мать, словно не понимая, на каком языке он говорит. Затем покачала головой и попросила его не болтаться под ногами, потому что у нее дел полно. Но Байрон не унимался.

– Понимаешь, – сказал он, – это же было неправильное время! Все случилось в те две добавленные секунды. Они были лишние. Их вообще не должно было быть. И не было бы, если бы они не остановили часы, чтобы эти две секунды прибавить. Так что никто тебя ни в чем обвинить не может, потому что ты ни в чем и не виновата. И потом, возможно, имел место заговор, вроде как с президентом Кеннеди или с высадкой на Луну. – Ему казалось, что эти высказанные Джеймсом предположения придадут его словам дополнительный вес, хотя и сам толком не понимал, о чем говорит.

Впрочем, на мать его слова, похоже, никакого впечатления не произвели.

– Что за глупости! Конечно же, люди высаживались на Луну. И время, разумеется, никто не останавливал. Собственно, суть времени именно в том, что оно никогда не останавливается, всегда движется только вперед.

Байрон попытался объяснить, что, возможно, на время нельзя так уж полагаться, но мать больше ничего не желала слушать. Пока дети перекусывали и пили чай, она листала страницы одного из своих журналов, но почему-то делала это так быстро, что вряд ли успевала хоть что-то прочесть. Она выкупала детей, но забыла принести «классную пену». А когда Люси попросила ее, как делала это каждый вечер, почитать ей «разными смешными голосами», мать вздохнула и спросила: может, с нее хватит и одного голоса?

Большую часть ночи Байрон пролежал без сна, пытаясь придумать, как помочь матери, и на следующее утро чувствовал себя совершенно разбитым. Он попросту еле ползал, собираясь в школу. Как всегда, позвонил отец, и мать, как всегда, заверила его, что никто к ним в гости не приходил.

– К нам даже молочник не заглядывал! – рассмеялась она и быстро прибавила: – Нет, дорогой, я не грублю. – Потом выслушала его ответ, ковыряя ковер носком туфельки, и воскликнула: – Ну что ты, дорогой, разумеется, мне не все равно! Конечно, дорогой, мы все очень хотим тебя видеть. – И снова, положив трубку на рычаг, она долго смотрела на нее, не двигаясь с места.

Байрон проводил Люси в класс, потом немного проводил мать. Дайана все вздыхала, но ничего не говорила. Только вздыхала и вздыхала, и было совершенно очевидно: она упорно думает о том, что причиняет ей боль, а значит, скорее всего, о происшествии на Дигби-роуд.

– Никто же ничего не знает, – сказал он ей.

– Что, прости?