– Стыдно что-то терять.
– О да! – говорит она. – Вечно со мной такая ерунда приключается.
Джим не понимает, действительно ли те слова, которыми они сейчас пользуются, обозначают то, что и предназначены обозначать, или они все же имеют совсем иной смысл? Ведь, в конце концов, они говорят ни о чем. И все-таки эти слова, эти пустые слова, почти утратившие свое реальное значение, – это все, что у них сейчас есть в распоряжении. Жаль, думает Джим, что нет словарей, целиком состоящих из таких слов!
– Нет, правда, – продолжает Айлин, – я все время что-то теряю. Кошелек. Ключи. Но знаешь, какое выражение я попросту ненавижу?
– Нет. – Он улыбается только потому, что улыбается она, хотя на самом деле ему пока совсем не смешно. Но, может быть, будет смешно.
– Когда говорят: «И где только ты могла это посеять?» – И Айлин начинает смеяться. Смех словно прорывается у нее изнутри, заставляя плечи трястись, а глаза – слезиться. Она вытирает слезы пальцем и говорит: – Нет, чтоб меня черти съели! Правда ведь, дурацкий вопрос? – Джим замечает, что на пальце у нее никакого обручального кольца нет. – Хотя, если честно, мне и
– Правда? – говорит Джим. Он уже ни о чем не может думать – только о том, что у нее нет обручального кольца.
– Нет, я вовсе не имею в виду всякую ерунду вроде машин или крупных денежных сумм. – Джим слушает ее, отчетливо понимая, что должен вовсю работать головой, чтобы угнаться за ней и не потерять нить ее рассуждений. Машины или крупные суммы отнюдь не кажутся ему такой уж ерундой. Немного помолчав, Айлин вдруг говорит: – Если честно, я порой просто не знаю, как мне жить дальше. Понимаешь,
Он говорит: да, понимает.
– Иной раз я просто с постели утром встать не могу. Не могу ни с кем разговаривать. Не могу заставить себя даже зубы почистить. Надеюсь, тебе не противно, что я говорю такие вещи?
– Нет.
– Знаешь, ведь это очень тонкая грань. Та, что отделяет тех, кто внутри «Бесли Хилл», от тех, кто снаружи.
И Айлин снова смеется, и снова Джим не понимает, так ли уж ей действительно весело. И снова они начинают вместе разглядывать тротуар.
– Значит, мы вполне можем продолжать их искать? – говорит Айлин. – Что бы это ни было – то, что мы с тобой ищем, да, Джим? – И все то время, что они вместе ходят туда-сюда по парковке, Джим ощущает ее рядом с собой, эту огромную, даже какую-то квадратную, женщину. «Интересно, – думает он, – пересекаются ли наши взгляды, когда мы оба смотрим на землю? Пересекаются ли они, точно лучи, падающие из двух разных точек в одну, объединяющую?» Эта мысль столь неожиданна и остра, что сердце Джима пускается бешеным галопом. Его огромные ножищи и ее маленькие ножки ступают рядом по замерзшим, покрытым инеем плитам парковки, которые сверкают, точно их посыпали рождественскими блестками. Никогда еще тротуарная плитка не казалась Джиму столь прекрасной.
Внезапно их безмолвное единение прерывает крик – к ним во весь опор летит Пола, за которой едва поспевает Даррен.
– Просто глазам своим не верю! Да как ты только посмела сюда явиться? – орет Пола. – Мало тебе неприятностей? Мало ты бед людям причинила?
Айлин всем телом поворачивается к ней. Она стоит, твердая как скала, в своем зеленом пальто цвета падуба.
– Сперва ты ему ногу переехала, – продолжает орать Пола, – а теперь зачем-то его выслеживаешь! Он из-за тебя и так уже к психотерапевту ходит!
У Айлин буквально отваливается нижняя челюсть. Джим прямо-таки слышит клацанье ее зубов. Но его удивляет даже не это, а то, что она не ругается, а молча, не мигая, смотрит на него в упор, словно он только что сменил обличье или какие-то части его тела поменялись местами.
– Что ты такое говоришь? Как это я ему ногу переехала? – медленно переспрашивает она. – И что значит «ходит к психотерапевту»?
– Да, ходит! А все потому, что ты на него наехала! И его пришлось в больницу везти! Как тебе только не стыдно! Таких, как ты, просто за руль пускать нельзя!
Айлин ничего не отвечает. Она по-прежнему стоит неподвижно, медленно осознавая сказанное Полой. Она не только не отбрехивается, как обычно, но и почти не мигает. Так бывает, когда смотришь поединок чемпиона по боксу с кем-то и ждешь, что противники вот-вот сойдутся и будет нанесен последний сокрушительный удар, и вдруг становится ясно, что они ничего подобного делать вовсе не собираются. И ты словно видишь совсем другую ипостась этого чемпиона по боксу, его хрупкую и вполне человеческую сущность, ему, такому, куда больше хочется оказаться дома или, может быть, сидеть рядом с тобой в кресле и смотреть телевизор, и ты, поняв это, сразу испытываешь какую-то неловкость.
– Он ведь может и заявление в полицию подать! – надрывается Пола. – Тогда тебя сразу за решетку сунут, там таким самое место!