Булганин не сразу в это поверил. Он знал Василия Сапегу примерно 25 лет, а может и больше. Коллега был серьезным, ответственным работником, да и хорошим семьянином. Правда вот когда умерла жена, прекрасная женщина, сразу появилась эта молодуха Жохина. Булганин раза два, на коллективных банковских мероприятиях, ее видел, симпатичная и веселая молодая женщина. И он в тот момент, если честно, даже по-мужски позавидовал Сапеге… И вот какой результат…
— Ах, Вася, Вася! — воскликнул. — Идет жестокая, смертельная война, а ты?!. Что теперь прикажешь мне на тебя писать!?. Ведь ты всех, всех подставил!?.
Думал хозяин кабинета и о том, как ситуация с Сапегой может отразиться лично на нем, на Госбанке. Думать о том, что будет дальше с Сапегой, он не хотел, вернее, боялся…
Истомин и Сергеев познакомились с начальником караула состава, капитаном НКВД, Лачиным. В его подчинение было 10 солдат. Капитан сообщил о плане охраны состава во время движения и на возможных стоянках.
— Вообще нам обещали зеленый коридор, — сказал Истомин. — Но сейчас война, и всякое может случиться.
Истомин и Сергеев осмотрели и условно пассажирский вагон, в котором им предстояло находиться во время пути. Они через раздвижные ворота, находившиеся в середине, поднялись в обычный товарный вагон. Он оказался перегорожен досками и фанерой на несколько отсеков или кубриков. В одном из них, под номером 1, и должны отправиться до Перми Истомин и Сергеев. В других кубриках разместится охрана. Как понял Ермолай, майор будет старшим состава…
Погрузка стеллажей с серебром началась в 21 час. Чуть позже подъехали Булганин и Норейко, а также вскоре какой-то большой правительственный чиновник.
— Кто это? — тихо спросил Ермолай Истомина.
— Это главный куратор операции «Призрак», заместитель председателя Правительства страны, товарищ Двинский, — также тихо ответил майор. — Он докладывает лично Сталину о ходе операции.
Немного в стороне Ермолай увидел идущего как-то боком госбезопасника Неболтая.
Они с Истоминым в это время находились в вагоне, в который с помощью лебедки начали загружать первые стеллажи с металлом. Ермолай вместе с сотрудниками хранилища, согласно утвержденной схеме, размещали рядами стеллажи и крепили их к полу, а также между собой.
Переговариваясь между собой, большие начальники минут пять-семь посмотрели процесс погрузки металла в вагон и затем отправились в помещение хранилища…
В какой-то момент, когда Ермолай был один, рядом показался старший майор Неболтай. Он быстро спросил:
— У вас, Сергеев, нет полезной для меня информации?
— Нет, — ответил Ермолай.
— Жаль, — определенно со скрытой угрозой в голосе выдавил госбезопасник и буквально испарился.
Ермолай постарался побыстрее забыть этот инцидент…
Лиза Жохина, кажется, проснулась и с трудом открыла глаза. Она лежала на кровати в каком-то полутемном неприятно пахнущем помещении. Мгновенно она ощутила боль во всем организме, от головы до ног, во рту было что-то невообразимое.
«Где я? Что со мной?» — подумала раскалывающейся своей головой.
Взгляд упал на стоявший невдалеке диван и лежащую на нем полуголую худую женщину.
«Кто это? Где я?» — хотела крикнуть Лиза.
Но в итоге издала лишь нечленораздельный звук. Голова просто раскалывалась, жутко болел низ живота, ломило руки и ноги…
Медленно — медленно к Лизе стала возвращаться память, вернее, отдельные ее фрагменты: деревянный дом, старая подруга Вера Волгина, выпивка… провал. А… потом пришли двое неприятных мужчин, один без глаза, другой с костылем… выпивали… говорили… Как эти мужланы нагло пялились на нее. Тот, что с костылем, его называли Инвалидом, больно схватил за коленку, называл «выдергой». Неприятный и мерзкий тип… Ради красного словца она что-то сказала о золотом поезде, скоро проследующем через Рязань… Ее заставляли пить… Потом, потом… мужики повели ее на кровать, чуть не разорвали одежду и стали насиловать, грубо насиловать… она сопротивлялась, ее били… глумились… А Верка, Верка держала меня! Помогала этим грязным, вонючим мужланам…
Пахло какими-то отходами и мочой. У Лизы забурлило в животе, стошнило прямо на кровать…
Она с трудом приняла сидячее положение и обнаружила, что она совершенно нагая… На теле во многих местах были синяки, царапины и засосы. Хотелось кричать и выть! Но рот не раскрывался, кажется, был выбит зуб…
«Дура я, дура! — воскликнула. — Погуляла, называется, отпраздновала победу над жмотом Сапегой! — выругалась. — Попала в Веркин притон! Надо делать ноги».
С трудом выплюнула изо рта сгусток запекшейся крови и стала глазами искать свои вещи. Они были разбросаны по всей комнате: блузка оказалась порвана, юбка испачкана, лишь туфли не пострадали от гулянки.
«Надо немедленно убираться из этой вонючей клоаки!» — воскликнула и увидела свое отражение в стоявшем на комоде маленьком зеркале.