Доктор Винский, большой любитель русской классической литературы и бывший ученик Марьи Васильевны, разрывался между пиететом к ее благородным сединам, закрученным на затылке тугим пучком, и привычкой к едкой иронии, граничащей с сарказмом. Что, впрочем, не мешало Илье Семеновичу, носившему раритетную бородку клинышком и вовсе уж антикварное пенсне в подражание великим земским врачам, слыть в Петровске добрейшей души человеком.
— Воля ваша, Марья Васильевна, — хорошо поставленным баритоном произнес Винский, — но это утопическое прекраснодушие. В какое славное прошлое вы предлагаете вернуться? Уж не к крепостному ли праву? Или совсем уж в пещеры?
— Илья Семенович, голубчик, — запротестовала учительница, — нельзя же так... Конечно, мы сохраним все достижения современной культуры и гуманизма, но при этом станем ближе к природе. Вернемся в счастливую пору...
— Голода, болезней и детской смертности, — закончил за нее доктор, — Марья Васильевна, вы же историк. Помню, уроки ваши слушал с неусыпным вниманием, и никакого «Золотого века» в прошлом человечества не усмотрел. В то, что счастливая пора у нас впереди – охотно верю. Но дорога к ней лежит через технический прогресс, а не через пасторальные мечтания. Я согласен, что лучше уж льняную рубашку по пять лет носить, чем нефтяные каждый сезон менять. И мебель новая мне нравится. Но я не готов отказаться от возможности в любое время и в любом месте побеседовать с любимой тетушкой из Саратова. И к больным я хочу поспевать в автомобиле, а не в карете или в санях.
— Да помилуйте, голубчик, — всплеснула руками Марья Васильевна, — кто же вам автомобили-то запрещает?
— Вы и запрещаете, — возразил доктор, — вот развалится то, что сейчас ездит, где новые брать? Если в ближайшие несколько лет тракторный парк не обновим, к сохе ведь вернемся. А там к веретену, к лучине. Соль, и та кончается — привозной продукт.
Ксюша громко вздохнула, и все повернулись к ней.
— И что вы предлагаете, Илья Семенович? — спросила девушка.
— Расширяться, — убежденно ответил Илья, — до больших городов, до самых столиц. Не мы первые это придумали. Заводы – рабочим, земля – крестьянам. Трудящиеся люди между собой всегда договорятся.
— Было уже, молодой человек, — вмешался молча слушавший до того Ван Палыч, — было. А чем закончилось?
— Хорошую идею изгадить – много ума не надо, — фыркнул доктор, — только идея-то от этого хуже не стала. И возможностей больше, чем сто лет назад. К примеру, всех снабженцев и планировщиков компьютерами заменить. Программы взяток не берут.
— Ох, не знаю, — вздохнула Марья Васильевна, — сколько народу положили за эту вашу идею.
— Вот то-то и оно, — кивнул Илья, — столько жертв, а все зря. И все потом искали, кто виноват. Да все виноваты, раз допустили, позволили, не остановили... Искать надо не кто виноват, а что делать.
— Я, между прочим, об этом и спросила, — улыбнулась Ксюша.
— Электростанцию надо достраивать, — неожиданно заявил Ван Палыч, — еще в начале девяностых стройку заморозили. Пока нам электроэнергию не отключили. С нами ведь и воевать не надо, так они считают. Оставить без света и телефона, без топлива и соли... Сами все сдадим.
— Не сдадим, — сердито заявила Ксюша.
— Не сдадим, — подтвердил Илья, — но «там» этого не поймут.
— Тогда чего ждут-то? – удивилась Марья Васильевна. — Почему до сих пор не отключили?
— О связи, наверное, пока не подумали, — покачал головой Илья, — а с остальным — зимы ждут. Очевидно же.
— Специалистов надо собирать, — заявил Палыч, — стариков, кто работал, а не карьеру делал. Молодых, которые выучились, а места им нет. Генеральный план развития вырабатывать.
— Опять начальство, — недовольно нахмурился Илья, — проворуются же.
— Не начальство, а руководство, — возразил Палыч, — не заработает большой завод без директора и ИТР. Больнице твоей главврач нужен. А где ты видел армию без командира?
Словно в ответ на его слова распахнулась дверь, и в зал вошел мужчина в плащ-палатке, с которой ручьями стекала вода.
Лейтенант Дмитрий Назаров, которого даже солдаты за спиной кликали «Митенькой», душевный паренек с круглым лицом и весело блестевшими голубыми глазами в опушке светлых ресниц, остался единственным офицером, задержавшимся в Вольнице после перехода на ее сторону. Раз и навсегда решив для себя, что законы меняются, а народ остается, Митя взвалил на себя нелегкую ответственность, приняв командование охранявшими границу мотострелковыми батальонами. И, как полагается главнокомандующему, занял место в городском совете.