Операция "Снег"

В их владения — дикую скалистую бухту — вела обрывистая, осыпающаяся под ногами тропа, через колючие заросли можжевельника и терна. Берег так же негостеприимно ощетинивался каменными завалами. Зато здесь не было ни веревочных лееров, заплывать за которые строго воспрещается, ни чересчур назойливых в заботе о вашей безопасности дежурных осводовских лодок. Здесь можно было нырять вволю без боязни ткнуться головой в чей-нибудь обширный и вялый живот, хозяин которого с поросячьим визгом шарахался от вас, выпрыгивал из воды и потом с полчаса, не меньше, отдувался на берегу…

Даже в слабый ветер здесь гуляла между камнями шальная беспорядочная волна. Короче говоря, сюда приходили только те, кто умел и любил плавать!

Местные мальчишки — некоронованные хозяева бухты — крикливо, словно чайки, обсиживали два больших камня с плоскими вершинами в полусотне метров от берега. Камни эти были почти неприступны. К ним можно было добраться либо вплавь, либо по узкой подводной гряде, сложенной из скатанных валунов, покрытых скользкой предательской тиной. А кому захочется ломать там ноги?

Я набрел на этот земной филиал заповедных райских кущ совершенно случайно. Особенно хорошо было здесь в палящие безветренные полдни. Когда прямые лучи беспощадного солнца придавливали к песку бездыханные тела отдыхающих, а тени случайных прохожих, скуля от жары, прятались под подошвы — здесь стоило только спустить с камня руку, как в твою соленую кровь вливалась, словно диффундируя, прохлада древней морской воды — первобытной земной крови…

Где-то к концу второй недели мальчишки привыкли ко мне. Сначала они делали вид, что не обращают на меня никакого внимания, а потом молчаливо приняли в свою компанию.

Это значило, что они перестали вопить: «Атас!» при моем приближении к их становищу и не стесняясь обсуждали в моем присутствии свои нехитрые мальчишеские тайны.

Им льстило, что я появлялся здесь в любую погоду с регулярностью часового маятника, явно предпочитая их жесткие камни удобным шезлонгам и цветным зонтикам городского пляжа.

Им нравилось, что я плаваю настоящим кролем. («Дядь, а у вас какой разряд? Я ж спорил — первый! Сила!»)

А когда они выпытали, что я геолог и отпуск у меня — полярный, конца-краю не видать, полгода! — и я купался даже в Северном Ледовитом океане (был, действительно, однажды, на пари, такой случай…), их уважение ко мне поднялось на недосягаемую высоту… Я стал своим — мужчина среди мужчин — и они беспрекословно теснились, освобождая для меня дефицитные сантиметры своего каменного лежбища…

Но в приезжем тощеньком мальчике, с завистью взиравшем на их шумное отчаянное береговое братство, они упорно видели чужака.

Он носил выпуклые круглые очочки, дужки которых были стянуты сзади на затылке обычной резинкой от трусов. Вообще-то он походил на испуганного совенка, внезапно застигнутого слепящим дневным светом, но местные ребята, может быть, никогда не видели лесных птиц.

Зато они, проперченные до черноты жгучим черноморским солнцем, метко прозвали бледнолицего мальчугана за эти лупатые очки Бычок.

Есть в море такая забавная рыбка с огромной головой и вытаращенными в постоянном удивлении глазами. Эти последние отпрыски средиземноморских пиратов не брали, разумеется, его с собой в набеги к душным развалинам генуэзской крепости, загадочно, как ласточкино гнездо, лепившимся над смертельным обрывом.

— Еще осклизнешься, — втолковывали ему обладатели крепких и круглых, как грецкий орех, бицепсов, — а потом тебя с камней соскребывать… Очень это твоей маме надо?

Они презирали его и за суетливую манеру плавать.

Сами они без всплеска уходили в воду, задерживая дыхание чуть ли не на минуту, и доставали с пятиметровой глубины больших — с тарелку — черных крабов, не признавая никаких ластов и масок — пижонского, по их мнению, снаряжения…

Потом они победоносно пекли на костре свою добычу и, вкусно причмокивая, высасывали из закопченной скорлупы полусырое, пахнущее дымком, пресное мясо.

— Во! — хвалили они. — Вкуснее всякого консерва!

А до Бычка — доносился только запах от их каннибальских пиршеств…

Твердые коричневые кончики крабьих клешней мальчишки обламывали, вделывали в них с помощью сургуча проволочные ушки — и продавали на пляже отдыхающим подоверчивее как сувенир — в качестве по рублю за штуку…

Однажды на базарчике я был свидетелем того, как Бычок силой обстоятельств сделался невольным нарушителем заповеди «не послушествуй на друга твоего свидетельства ложна», или, попроще, «не соври».

Пронырливый Санька Свищ — атаман по призванию и не флибустьер только в силу определенных исторических условий — никак не мог всучить критически настроенным курортникам свою продукцию.

— Не надо фантазировать, мальчик, — укоризненно говорила полная брюнетка с золотыми обручами чуть поменьше хула-хупа в мочках ушей. — Это все вредное влияние фильмов. Семен, да скажи же ему сам, что «морских дьяволов» не бывает!