Операция "Трест"

Читая потом подобные ответы, у следователя должно было сложиться впечатление о невзрачном белогвардейце, полном неудачнике, который так и не смог заслужить даже чина подпоручика, хотя некоторые его ровесники уже тогда минимум полковниками были. А могла и жалость проснуться к этому гнилому интеллигенту, который, вместо того чтобы радоваться революционным преобразованиям, голодал на чужбине, уча французскому языку таких же заблудших овец. Однако жизнь Сергея Яковлевича вместила в себя много больше этих скупых и не совсем правдивых строчек биографии.

Эфрон был в Белом движении с первого и до последнего дня. И оставался верен своим идеалам, о чем вспоминал позднее Роман Гуль: «Эфрон весь был еще охвачен белой идеей, он служил не помню уж в каком полку, в Добровольческой армии, кажется, в чине поручика. Разговор двух бывших добровольцев был довольно странный. Я в белой идее давно разочаровался и говорил о том, что все было неправильно зачато, вожди армии не сумели сделать ее народной, и потому белые и проиграли. Теперь я был сторонником замирения России. Он, наоборот, никакого замирения не хотел, говорил, что белая армия спасла честь России, против чего я не возражал: сам участвовал в спасении чести. Но конечной целью войны должно было быть ведь не спасение чести, а —

победа. Ее не было. Эфрон возражал очень страстно, как истый рыцарь Белой идеи...»

Однако до сих пор о добровольчестве Эфрона если и вспоминают, то исключительно в связи с Мариной Цветаевой. Многим, наверное, знакомы ее легендарные строки, в основе которых как раз жизнь мужа — прапорщика офицерского генерала Марковского полка:

Кто уцелел —умрет, кто мертв — воспрянет, И вот потомки, вспомнив старину:

— Где были вы ? —- Вопрос как громом грянет, Ответ как громом грянет: — На Дону!

— Что делали ?—Да принимали муки, Потом устали и легли на сон.

И в словаре задумчивые внуки

За словом: «долг» напишут слово: «Дон»

В эмиграции Сергей Эфрон, как и большинство участников Белого движения, начал писать мемуары о русской смуте. Но завершить книгу он так и не сумел. Даже судьба рукописи сегодня неизвестна. Сохранились лишь две главы: «Октябрь» (о боях в Москве) и «Декабрь» (первые дни Добровольческой армии). Но именно неопубликованные фрагменты его мемуаров о наступлении русской армии генерала Врангеля в Северной Таврии в мае 1920 года легли в основу поэмы Цветаевой «Перекоп». Да, вы не ошиблись. Именно о наступлении, а не об обороне осенью того же года, как принято судить в современной России. Сама Цветаева называла Перекоп майским и горько сетовала, что не может ничего написать про последний этап белого сопротивления: «дневника, крохотной даже не тетради, а стопочки бумаги, уже не было».

О борьбе Сергея Эфрона с большевиками есть несколько безукоризненных свидетельств. Это и его письма, не так давно опубликованные. И фотография в форме офицера Марковского полка. Жаль, что не все обратили внимание на погоны. Черно-белые, с одним просветом, без звездочек. Это значит, что принадлежат они капитану. Но самое главное свидетельство оставил сам Эфрон, написавший в свое время статью «О добровольчестве»: