Операция «Вирус»

С самого начала русской дореволюционной фантастике (которая не была еще дифференцирована на научно-фантастическую и просто фантастическую литературу) были присущи религиозные мотивы. Достаточно вспомнить "Сон смешного человека" Федора Достоевского. Не гнушались классики и темы Царства Божия на Земле. О нем грезят герои того же Достоевского. Николай Гоголь в мучительной борьбе с собственным сатирическим даром трудился над вторым томом "Мертвых душ", за которым туманно прорисовывался том третий, задуманный как описание России, какой она должна быть с точки зрения евангельского идеала. Но в целом русская дореволюционная фантастика строилась на отрицании религиозного видения мира. Следуя традициям европейского позитивизма, первые русские фантасты видели в будущем рационально устроенное утопическое общество. Но как мы показали выше, утопии — это не что иное, как секуляризованные представления именно о Царстве Божием. Воспитанные в православной традиции, русские фантасты поневоле вносили в свои утопические построения, казалось бы, чуждые позитивистскому мировоззрению элементы. Жажда чуда требовала утоления, и полноценно утолить ее могли не технические усовершенствования, а социальные. Социум будущего в идеале должен быть совершенен столь же, как и тысячелетнее Царство Христа, обещанное Откровением Иоанна Богослова.

С первых шагов советской фантастики в 20-е годы XX века тема конца света — "Имеется в виду, естественно, не конец света вообще, а конец того света, который мы наблюдаем сейчас" (А. и Б. Стругацкие "За миллиард лет до конца света") — грозно прозвучала со страниц фантастических романов. Речь в них шла о гибели старого мира, мира, где правят эксплуататоры трудового народа. Далеко не всегда авторы показывали подробности такого крушения, но в апокалиптической природе его сомневаться не приходится. Большинство этих писателей знали войну и революцию не понаслышке, они сами были активными участниками событий первых десятилетий века, что и предопределило разрушительный пафос в их творчестве. Но наиболее ярко апокалиптические мотивы прозвучали в фантастических романах писателя предыдущего поколения Алексея Толстого.

"Аэлита" пронизана темой умирания старого мира. Из призрачного Петрограда, где царит мерзость запустения, улетает инженер Мстислав Лось, унося в памяти образ умершей жены, которая осталась там — в прошлой счастливой дореволюционной жизни. Его спутник, красноармеец Алексей Гусев, не знает иной судьбы, кроме судьбы вечного вояки. На Марсе они всюду обнаруживают следы заката величественной цивилизации. Марсианка Аэлита повествует им о гибели Атлантиды. И посланники Земли принимают активное участие в последнем акте трагедии марсиан — в неудачном восстании. Через весь роман проходит идея, что все имеет начало и конец, что жизнь и разум лишь краткий миг в вечном полете ледяных кристаллов. И осколок погибшей планеты, который проносится мимо ракеты, воспринимается как мрачное предзнаменование. Однако недаром экспедиция на Марс стартует в канун праздника Преображения Господня, в ночь на 19 августа, что должно, по-видимому, внушать некоторую надежду. Последнее обстоятельство позволяет рассматривать столкновение двух цивилизаций как конфликт между ветхозаветным (марсиане — наследники дохристианской цивилизации Земли) и новозаветным сознанием двух русских наследников цивилизации православной.

Еще более отчетливо звучат апокалиптические мотивы в романе "Гиперболоид инженера Гарина". Авантюрист Гарин, талантливый человек, но движимый низменными страстями, посредством гиперболоида разрушает экономическую систему старого мира, чтобы создать на его руинах свое собственное царство. В "Гиперболоиде" Толстой сумел, казалось бы, могучую земную цивилизацию схватить за шиворот и встряхнуть. Руками безумного русского инженера с душой убийцы. Чем Гарин не Антихрист? Симптоматично, что в финале мы видим Гарина и его "божественную Зою" на необитаемом острове (Острове Забвения!), от скуки разглядывающих проекты так и не построенных дворцов. Царство Антихриста рухнуло, а где-то за горизонтом громоздятся неясные пока очертания утопии — Царства Божия на Земле.