Опередивший время. Очерк жизни и деятельности Томаса Мора

…Мор был лорд-канцлер, и он был бессилен. Бессилен, что-либо изменить в государстве, о котором не бег основания сообщал один из послов: «В настоящее время народ в такой узде и в таком страхе, десница власти столь тяжела, что никто — знатный или из простого люда — не отваживается хотя бы единым словом выразить свое недовольство».

Тайная полиция, шпионы, провокаторы, действия которых придется испытать и самому Томасу Мору, становятся одной из главных опор режима: достаточно порыться в государственных архивах того времени, чтобы убедиться, как много людей представали перед судилищами на основании всяких самых вздорных, лживых обвинений.

Охваченные страхом за собственные судьбы или обольщенные надеждами, что именно они пользуются доверием государя, развращенные жадностью или ослепленные «величием» Генриха, царедворцы и парламентарии восхваляют его деяния и послушно исполняют его волю.

Угодливые придворные и угодливый парламент пляшут под дудку короля. Они подготавливают и утверждают все, что хочет Генрих. В том числе и развод и разрыв с папской властью, за которым стоит зловещее усиление власти короля…

Ну что ж, значит пора ему, Томасу Мору, уходить. Пятнадцать лет он не покидал корабль, который трепала буря.

Теперь надо было уходить. Оставаться дальше при дворе означало поступиться честью.

3

Дамоклов меч, о котором говорил Мор при своем вступлении на пост канцлера, держался на очень тонком волоске. Волосок этот находился в руках короля…

Но пока что король довольно спокойно принимает его отставку. Он даже милостиво треплет по плечу своего «старого друга» и делает вид, будто верит, что отставка вызвана болезнью. Он даже выражает сожаление. Но если сэр Томас Мор решил, если плохо со здоровьем… Что поделаешь, жаль, жаль.

Идет 1532 год. Май месяц, шестнадцатое число.

…Спешить было некуда, и потому Мор спокойно дождался конца службы. Как всегда, он в скромной одежде, этот уже немолодой человек, еще по-прежнему подтянутый и без единого седого волоска в пышной темнозолотистой шевелюре.

Подойдя к жене, он говорит: «Господин канцлер ушел. Совсем ушел».

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

в которой рассказывается о бракосочетании Генриха VIII, о том, как Томас Мор вернул Анне Болейн 20 фунтов стерлингов, и о том, что яд законов ненаказуем

1

А в мире и при дворе все идет своим чередом. После того, как новый архиепископ Кранмер, послушно исполняя волю своего короля, расторг брак Генриха с Екатериной, папа объявил решение Кранмера незаконным. Генрих в ответ наложил запрет на папские доходы в Англии, на анналы. Удар нанесен в самое уязвимое место. Ответить тем же папа не может. Поэтому под угрозой церковного проклятия он специальной буллой объявляет, что до тех пор, пока вопрос о разводе не будет решен Римом, Генрих не имеет права жениться на Анне.

Но папа далеко, и цена его проклятий не очень велика. Тем более что парламент охотно признает Анну королевой и к моменту опубликования папского указа свадьба уже сыграна.

…Таких торжественных приготовлений Лондон еще не видел. Все улицы, по которым проедет свадебный поезд, посыпают свежим гравием. Дома украшают гобеленами, золототканым шелком и пурпуром. Воздвигаются арки. Коронация назначена на Троицын день, на воскресенье. Но празднество начинается уже в четверг. В этот день Анна с утра разодета в пух и прах. В три часа в ее покоях в Гринвиче появляется король. Когда-то в молодости он был стройным и элегантным. Сейчас он толст, одутловат. Он подает Анне руку, для того чтобы в торжественном шествии пройти вместе с ней к Темзе, где ожидает высоких гостей разукрашенная флагами королевская барка.

2

Во главе целой флотилии медленно скользит по реке красавица барка. На палубе два кресла. В одном из них король Англии, в другом — его будущая жена.

Путь в Тауэр. Здесь, по обычаю, должна провести оставшиеся дни перед свадьбой маркиза Пемброк, как пока именуется Анна Болейн.

Медленно скользит по волнам корабль. Гребцы слаженно опускают в воду весла. На корме — два пестро разодетых герольда трубят в трубы: Лондон должен знать, что происходит.

Вот уж знаменитый Лондонский мост, густо застроенный высокими и низкими домами.

На мосту, на берегах Темзы — народ.

Все ближе, ближе громада Тауэра, старого королевского дворца-крепости, что возвышается на северном берегу Темзы.

Дворец с анфиладой роскошных залов, но одновременно и тюрьма. Ибо не было человека в Англии, который бы не знал, что именно здесь, в Тауэре, в сырых и холодных камерах одиннадцати башен с узкими окошками-бойницами, томятся те, кого король считает особо важными государственными преступниками. Сколько их перебывало тут, жертв королевского произвола, осужденных послушными судьями?