Оперные тайны

Не правда ль? я тебя слыхала:Ты говорил со мной в тиши,Когда я бедным помогалаИли молитвой услаждалаТоску волнуемой души?И в это самое мгновеньеНе ты ли, милое виденье,В прозрачной темноте мелькнул,Приникнул тихо к изголовью?

Это её тихая радость, трепет в её этой прекрасной детской постели. Это её мир – детская комната, альков, кровать, книги, трюмо, чернильница, перо, подушка, в которую она плачет и которой поверяет свои мысли…

Не ты ль с отрадой и любовьюСлова надежды мне шепнул?Кто ты, мой ангел ли хранительИли коварный искуситель?Мои сомненья разреши…Быть может, это всё пустое,Обман неопытной души,

Надежда Матвеевна всегда очень-очень смеялась, вспоминая одну свою ученицу. Она пела «обман неопытный души». Надежда Матвеевна спрашивала: «Дорогая, а определение к чему относится?» А та отвечала: «К обману! Обман неопытный души»… И слышала в ответ: «Вообще-то, Валечка, это относится к душе. Обман неопытной души». Неопытной…

И суждено совсем иное?..Но так и быть! Судьбу мою

Отныне я тебе вручаю,Перед тобою слёзы лью,Твоей защиты умоляю,Умоляю!

Всё равно! Ты мне и ангел-хранитель, и коварный искуситель – всё «в одном флаконе». Я всё напишу тебе, и мне абсолютно безразлично, как ты это воспримешь. Я принимаю любой укор. Понимаю, что ты можешь меня отвергнуть! Я даже могу это письмо и не отправлять. Потому что ты для меня сегодня – весь мой мир. Но, так и быть, я свою судьбе вручаю. Какое слово – «вручаю»!

Перед тобою слёзы лью,Твоей защиты умоляю…Вообрази: я здесь одна,Никто меня не понимает,Рассудок мой изнемогает…

Это сквозная тема всего письма – рассудок мой изнемогает и мне не подчиняется…

И молча гибнуть я должна.

Я жду тебя: единым взором

– вот что важно! —

Надежды сердца оживи,Иль сон тяжёлый перерви,Увы, заслуженным упором!

Я знаю, ты меня можешь укорить – это нижняя нота. «Укором!» Это – всё. Уже мысли побежали… Что я наделала? Какой страх, позор какой, я уже ничего не могу поделать… Татьяна в полной взъерошенности, растрёпанности – каждая секунда проживается с давлением 220! Как сказала одна юная певица, «чувиха в абсолютно повёрнутом состоянии!»

Она кладёт перо. Очень медленно складывает письмо. И в этот момент появляется няня:

Пора, дитя моё, вставай:Да ты, красавица, готова!

О пташка ранняя моя!Вечор уж так боялась я…

А Татьяна всё складывает это письмо… Прячет его на груди и – не знает, что делать…

Ах, няня, сделай одолженье!Изволь, родная, прикажиНе думай… право… подозренье…Но видишь… Ах, не откажи!..Мой друг, вот Бог тебе порукой!..

Няня, конечно, даже несмотря на финальную реплику первой картины («Не приглянулся ли ей барин этот новый?»), ни о чём не догадывается. Поэтому совершенно неуместными выглядят некоторые современные трактовки её образа – как этакой всё понимающей, устало-прозорливой ведуньи с лёгким, в духе дня, чекистским прищуром – мол, всё мы про вас знаем, гражданка Ларина Татьяна Дмитриевна…

Няня – сама простота, бесхитростность, простодушие даже… Она, может быть, понимает, что девочка влюблена, потому что она оставила её в состоянии настоящей горячки… Но до поры до времени няня не принимает это всерьёз, думает, что её Танечка на это не решится. Ну, может быть, немного помечтает об этом мальчике её наивная девочка и угомонится. И вдруг застаёт Татьяну всю всклокоченную, в совершенно ненормальном состоянии – «Лицо твоё что маков цвет…».

Няня по-старчески наивна, забывчива, ласкова, она такая вселенская мать, такой кусок домашнего тепла, печка, возле которой все грелись – особенно Татьяна.

И в сцене, предваряющей письмо, – один про Фому, а другой про Ярёму. Я убеждена, что, если бы няня хоть о чём-то догадывалась, она бы совсем по-другому построила разговор с Татьяной.

Татьяна Ларина или Анна Каренина?

А в сцене в саду опять эти две пары колонн, как бы обозначающие дом. В глубине сад, какие-то деревья, беседка, «онегинская скамья». Татьяна до последнего момента надеется, что всё-таки с Онегиным не встретится. Почему?