Опоздавшие к лету

— Сколько там у тебя? — спросил Святоша.

— Тридцать, — сказал Эрик.

— Давай за двести семьдесят, — сказал Святоша. — Двести сейчас, остальное вечером.

— Ну, давай, — согласился Эрик.

Он подсунул свои три десятки под стопку «ракушек», будто бы перебирая изделия, и незаметно взял у Святоши две сотенные бумажки. Опергруппа из кустов не выскочила, а фотографирование ничего бы не дало: и Эрик, и Святоша умели скрывать свои манипуляции.

По дороге домой он продал еще одну десятку — Гектору, пляжному фотографу, взяв с него шестьдесят динаров и катушку кодаковской пленки для слайдов. Теперь можно было немного расслабиться. Букет для фру Мальстрем он покупать раздумал: поймет еще как-нибудь не так. Отдал ей долг, отдал тридцатку за полмесяца вперед и даже не стал подниматься наверх — шел уже второй час. В два, где обычно, сказала Элли. Где обычно — это в парке, на скамейке неподалеку от знаменитой «девушки с голубями»; знаменита скульптура тем, что с определенной точки выглядит совершенно непристойно, и фотографии, с этой точки сделанные, разошлись по всем юмористическим журналам мира; кроме того, гипсовые голуби привлекают настоящих, и девушка постоянно покрыта пометом.

По дороге Эрик купил местную газету и, ерзая на скамейке, просмотрел ее. В разделе полицейской хроники он наткнулся на знакомое имя: Елена Берковец, без определенных занятий, задержана с поличным в момент продажи пятидесяти граммов кокаина некоему господину М. Влипла Цыганочка, подумал Эрик. Года три, самое меньшее. Там же было сообщение: группа неизвестных на мотоциклах забросала бутылками с зажигательной смесью машину, принадлежащую прокурору города господину Рубнеру; господин Рубнер получил ожоги и находится в гарнизонном госпитале. Полицейское управление просит отозваться свидетелей происшествия. Очень интересно. Кто бы это мог такое устроить? «Потомки антихриста» разве что… но почему прокурора? Уж он-то им как раз не мешал. Впрочем, черт с ними со всеми, уже без десяти два… без девяти…

Мягкие ладошки закрыли ему глаза, он прижал их сверху своими руками, спросил в пространство:

— Кто бы это мог быть?

— Угадай! — сказали сзади тяжелым басом.

— Королева Генриетта Трансильванская, по прозвищу Голая Ведьма?

— Раз! — сосчитал ошибку голос.

— Нимфа Ниамея, приемная внучка Медузы Горгоны?

— Два! — угрожающе пророкотал бас.

— Басса, дочь Майского дерева?

— Три! — сказал бас. — Умри, предатель!

Голову Эрика запрокинули назад, и острый ноготь царапнул его натянувшееся горло.

— Ы-ы! — сказал Эрик, испуская последний вздох. — Это ты, вампиресса Элли Фокс…— Голос его ослаб и пропал.

— А вот не будешь ждать посторонних женщин, — сказала вампиресса и с урчанием впилась ему в шею. Эрик еще больше перегнулся назад, взял ее за талию и осторожно перенес через скамейку; вампиресса была тоненькая и легкая.

— Ой, — сказала она и оторвалась от него. Глаза у нее были пьяные. — У тебя слишком соленая кровь. Ты ел селедку?

— Треску, — сказал Эрик.

— Какое кино я сегодня смотрю? — спросила она.

— «Остров мертвых», — сказал Эрик. — Американский фильм, три с половиной часа.

— А о чем он?

— Расскажу. Пошли?

— Пошли. Только быстро, быстро, быстро. — Она забралась ему под руку, прижалась на секунду, обхватила за пояс, и они пошли обнявшись и стараясь попадать в ногу: — Раз-два, раз-два…

— А где твоя гувернантка? — спросил Эрик.

— Я ей нашла пожарного, — хихикнула Элли.

— Неужели?

— А вот!

— Полная расслабуха, — сказал Эрик. — Она же лесбиянка.

— Ничего подобного, — сказала Элли. — Она просто старая дева… была.

— Кошмарный мир, — сказал Эрик. — Ни в ком нельзя быть уверенным.

Они добежали до подъезда и уже стали подниматься по лестнице, когда фру Мальстрем подала голос:

— Коспотин Томса!

— В чем дело? — недовольно спросил Эрик, просовываясь в ее каморку.

— Фосьмите письмо.

— Спасибо, — пробормотал Эрик и взял конверт. Писать ему никто не должен. Конверт был серый, адрес отстукан на машинке, обратного адреса нет. Странное письмо.

— Что это? — спросила Элли, отбирая у него конверт. — Тебе пишут любовные письма?

— Вряд ли, — сказал Эрик. Вид конверта вызывал у него нехорошие предчувствия. Он пощупал его, не вскрывая. Если там что-то и было, то очень тонкое и мягкое.

Он открыл дверь, пропустил Элли и вошел следом. В комнате было полутемно и прохладно. Когда-то эта квартира была невыносимо жаркой, самой жаркой в доме, потому-то Эрик и снял ее за такую небольшую цену; борясь с жарой, он навесил на окно и балконную дверь наружные жалюзи, и теперь в самое пекло даже без кондиционера было прохладно; правда, когда дул ветер, жалюзи гремели и скрежетали, но это было меньшим злом. Элли сбросила босоножки и на цыпочках прошла, кружась и приседая, на середину комнаты; здесь она раскланялась с невидимыми зрителями и, сжав кулачки перед грудью, трагическим шепотом продекламировала:

— Гранитные стены и мраморный пол шагов умножают угрозы…

Эрик, здесь пол мраморный?

— Только на первом этаже, — сказал Эрик, подходя к ней. — А тебе непременно нужен мраморный? Он же холодный.