Оппенгеймер. Триумф и трагедия Американского Прометея

Вскоре после этого Фрэнк Оппенгеймер, Ханс Бете и Виктор Вайскопф хором выразили болезненное удивление, что Оппи мог оговорить коллегу подобным образом. Вайскопф и Бете написали, что у них не укладывается в голове, как он мог сказать подобные вещи о Питерсе. Они потребовали «разъяснить недоразумение и сделать все, что в его силах, чтобы предотвратить увольнение Питерса с работы». Бете написал: «Я помню, что вы отзывались о семействе Питерсов в самых лестных выражениях, и они определенно считали вас другом. Как можно было представить побег Питерса из Дахау в качестве свидетельства его склонности к “прямым акциям”, а не стремления избегнуть смертельной опасности?»

Эдвард Кондон, друг Оппи по Геттингену и одно время его заместитель в Лос-Аламосе, был разгневан и «неописуемо шокирован». Кондон, занимавший теперь должность директора Бюро стандартов США, и сам бывал мишенью для нападок правых с Капитолийского холма. 23 июня 1949 года он писал своей жене Эмилии: «Я убежден, что Роберт Оппенгеймер теряет рассудок. <…> Если Оппи по-настоящему выйдет из равновесия, это ввиду его положения и авторства отчета Ачесона – Лилиенталя о международном контроле над атомной энергией может возыметь крайне тяжелые последствия. <…> Если он сломается, это будет настоящая трагедия. Я всего лишь надеюсь, что он не утащит за собой многих других. Питерс говорит, что показания, которые дал на него Оппи, содержат массу откровенной лжи, несмотря на то что правда определенно была ему известна».

Кондон в разговоре с женой сообщил, что слышал от людей в Принстоне, будто «Оппи пребывал последние недели в состоянии крайне высокого напряжения… и, похоже, пережил срыв из опасения, что сам подвергнется нападкам. Разумеется, он понимает, что сам был замешан в левой деятельности в Беркли не меньше других, кого в ней обвиняют. <…> Такое впечатление, что он пытается купить собственную неприкосновенность, став доносчиком…»

Расстроенный Кондон отправил Оппи резкое письмо: «Я долго мучился бессонницей, пытаясь понять, как вы могли говорить подобным образом о человеке, с которым были знакомы так долго и который, как вам известно, является хорошим физиком и гражданином. В голову невольно приходит подозрение, что вы решили бездумно купить свою неприкосновенность, сделавшись доносчиком. Надеюсь, что это не так. Вы прекрасно знаете, что, если эти люди поднимут ваше собственное досье и обнародуют его, то оно затмит все предыдущие “разоблачения”».

Через несколько дней Фрэнк Оппенгеймер привез Питерса на встречу с приехавшим в Беркли братом. Питерс описал их встречу в письме Вайскопфу: «Разговор с Робертом вышел тягостным. Сначала он упирался и не желал говорить, правду или ложь написали в газете». Когда Питерс потребовал рассказать правду, Оппи подтвердил, что его показания воспроизведены правильно. «Он сказал, что совершил ужасную ошибку», – писал Питерс. Оппи пытался объяснить, что не подготовился к такого рода вопросам и понял всю пагубность своих слов, только прочитав их в печатном виде. На вопрос, почему Роберт обманул его во время их встречи в Принстоне, Оппенгеймер «сильно покраснел» и ответил, что не может это ничем объяснить. Питерс все еще настаивал, что Оппи неправильно его понял: хотя он действительно посещал уличные митинги германских коммунистов, членом партии он никогда не был.

Роберт согласился написать редактору газеты письмо с поправками и извинениями. В письме, опубликованном 6 июля 1949 года, Оппенгеймер объяснил, что доктор Питерс «убедительно опроверг» информацию о том, что когда-либо являлся членом Коммунистической партии или выступал за насильственное свержение правительства США. «Я верю его заявлению», – писал Оппенгеймер. Он решительно выступил в защиту свободы слова: «Политические взгляды, какими бы радикальными они ни были и как свободно бы ни выражались, не должны лишать ученого права на карьеру в науке…»

Питерс счел письмо «не очень удачным актом лицемерия». И все-таки оно помогло спасти его должность в Рочестерском университете. Он вскоре понял: без доступа к засекреченным исследованиям и государственным исследовательским проектам его карьера в Америке не сдвинется с мертвой точки. В конце 1949 года, когда Питерс высказал намерение уехать в Индию, Госдеп отказал ему в паспорте. В следующем году Госдеп сменил гнев на милость, и Питерс поступил на должность преподавателя бомбейского Института фундаментальных исследований Тата. В 1955 году после того, как Госдепартамент отказал ему в обмене паспорта, Питерс принял гражданство Германии. В 1959 году он и Ханна переехали в Копенгаген в Институт Нильса Бора, где и закончили свою карьеру.